Поддержать проект
menu
Проект Объединённой еврейской общины Украины
Жизнь общин08 Июня 2015, 09:14

Рав Реувен Стамов: В Израиль уехали даже те, кто бил меня в детстве за еврейство

Рав Реувен Стамов: В Израиль уехали даже те, кто бил меня в детстве за еврейство

Рав Реувен Стамов — главный раввин консервативного течения иудаизма в Украине, член Координационного совета ВААДа Украины. Основатель киевской общины консервативного иудаизма «Масорет». Женат, воспитывает трех дочерей.

Расскажите об истории появления консервативного течения иудаизма?

Зародилось это движение примерно в то же время, когда появились все основные современные течения — в период эпохи Просвещения, которая ощутимо изменила мир. Главной еврейской реакцией на эту эпоху было появление так называемого реформистского иудаизма, который в те времена принял достаточно крайние формы, как, например, введение в шаббатнюю службу органа, попытка отмены кашрута, ведение службы на немецком языке — дело происходило в Германии.

При этом все понимали, что религия должна быть гибкой и прийти в соответствие со временем. С другой стороны, должны быть более четкие рамки, чем каждый человек определяет сам для себя. Иначе мы не можем говорить о целостности еврейского общества. Именно так и возникло консервативное течение, став своеобразной реакцией на излишнюю реформу. Первые консервативные раввины — раввины реакции. Я слышал историю о том, что на первом выпуске реформистского раввинистического колледжа в Германии специально подали заведомо некошерные блюда с креветками, устрицами и другими запрещенными продуктами. Часть раввинов вышла оттуда с возмущением, посчитав это перебором. Я не могу ручаться за достоверность этой истории, но все же…

Позже центр консервативного иудаизма перемещается в Штаты и становится одним из самых популярных течений иудаизма. Примерно половина религиозных евреев Америки является членами консервативных общин.

Почему в Америке это течение стало таким популярным?

Сложно сказать, но мне кажется, что это как-то соответствует американскому духу демократических ценностей, равенства полов, гуманизму…

Вы вернулись в религию в сознательном возрасте. Как это произошло? Почему вы выбрали именно консервативное течение?

Я родился в абсолютно светской семье, у нас не было вообще никакого соблюдения религиозных традиций. Помню, бабушка приносила мацу в дом раз в год, а я даже не знал, откуда она ее приносит. Эту мацу мы ели, как и с чем хотели, а рядом с ней вполне могли стоять крашенные яйца. Мы этим вещам не придавали религиозной окраски, это был такой прикол, все вокруг делали — и мы делали. Бабушка говорила на идиш, но мы с мамой не знаем ничего на этом языке, кроме ругательств, конечно. От нас эта история даже скрывалась почему-то.

В детстве я выгребал от антисемитов по полной программе. Мне меняли фамилию только в шестнадцать лет, а до этого у меня была фамилия Айзенштейн, яркая такая. Еще в классе был Файнштейн, и на этом, вроде как, евреи в наших трех классах на параллели заканчивались. Но потом, глядя на количество уехавших в Израиль, я понял, что они не заканчивались, просто фамилии были не такие яркие. В Израиль уехали даже те, кто бил меня в детстве за еврейство, при этом некоторые из них даже раньше меня.

Когда я поступил в институт, я не очень тянулся к каким-то еврейским делам — скорее, наоборот. В институте, кстати, я не скрывал свое происхождение, даже несмотря на то, что фамилия была уже нееврейская. Там уже не было антисемитизма, видимо переросли, или поступали люди с большим осознанием и пониманием жизни, не знаю. В любом случае, там этого не было. У меня была компания, в которой были все — и евреи, и русские, и татары, и украинцы, — мы росли все вместе.

Несколько раз меня пытались завлечь в тусовку «Сохнута» в Севастополе, но безуспешно — мне не было интересно. В 1996 году я закончил институт по специальности «Инженер-технолог тяжелого машиностроения» и попытался устроится работать на завод. Мне там сказали, что работать я могу, но зарплату они не платят. Не осознав прелестей работы без зарплаты и поняв, что мое образование, которое было неплохим в 1991, а в 1996 оказалось никому не нужным, я решил, что уезжаю в Израиль. Как любой человек, который уезжает в Израиль, я пошел в «Сохнут» на курсы по ивриту. Выяснилось, что туда ходят интересные ребята, идейные в плане сионизма, моего возраста (да и девушки среди них попадались вполне, а это тоже фактор). Это была классная, интересная тусовка, но без религиозной примеси. Конечно, они зажигали свечи в пятницу вечером, но делали дискотеку после этого. Меня это все устраивало.

У меня даже была попытка сходить в синагогу, тогда она меняла свои направления раз пять, насколько я помню. Я туда зашел и достаточно быстро вышел — я не понимал происходящего, на меня никто не обратил внимания. Я понял, что это не мое, и еще раз убедился в своем тогдашнем атеизме. А потом, в одно прекрасное лето, примерно через полгода, большая часть нашей сохнутовской тусовки села в один большой белый и красивый самолет Эль-Аля и репатриировалась в Израиль. Стало скучнее, да и хотелось что-то делать самому. Были ребята, которые по своим причинам решили уходить из «Сохнута», они пригласили меня в реформистскую общину. Несмотря на то, что в те времена я сопротивлялся религии в любой форме, они взяли меня тем, что у них не было привязки к одежде, внешним атрибутам, они читали молитвы, что было для меня немного диковато, но терпимо.

А где-то через полгода я обнаружил себя проводящим шаббат в реформистской общине, толком не понимая, что именно я провожу. Спустя какое-то время мне предложили учиться в Махоне, реформистском учебном заведении. Раньше оно находилось в Киеве, потом перенесли в Москву (что с ним происходит сейчас я, честно говоря, не знаю). Я успешно закончил Махон, вернувшись в Крым как региональный религиозный деятель. Тогда в Крыму было семь реформистских религиозных общин, некоторое из них были открыты с моим участием.

Спустя какое-то время я подошел к тому, что у религии должны быть рамки. Если мы говорим о божественном происхождении Торы, то это значит, что человек не может сам для себя устанавливать рамки, это не в его компетенции. Может какие-то «подрамки» — да, опираясь на свой опыт, такое может быть. Но так как мне лично ничего более божественного, чем Тора, не известно, значит, есть заповеди, которые возложены на евреев. Это значит, что их нужно соблюдать, и от этого не уйдешь. Когда я пришел к этому понимаю, мне стало неуютно внутри реформы. Хотел сказать «тесно», но мне, наоборот, нужно было больше ограничений.

Тогда я в первый раз в жизни сделал Йом Кипур, отказался от своего любимого блюда — плова с мидиями, я очень хорошо его готовил… Грустно по сей день, надеюсь на современную науку, может когда-нибудь появятся мидии с плавниками и чешуей [смеется]… Шутка конечно…

Кроме этого я отказался от свинины, поддерживал кошер стайл. Потом выяснилось, что консерваторы представлены в Украине, а до этого я прочитал об этом движении в книге Йосефа Телушкина [«Еврейский мир» — прим. ред.], и мне показалось, что это мое. Консервативное течение в те времена в Украине вело образовательную деятельность, а развитием общин практически не занималось. Они делали хорошее дело — учили евреев иудаизму, но при этом не особо объясняли суть своего течения.

Меня пригласили работать в консервативный детский лагерь «Рама Яхад», там я познакомился с лидером движения Гилой Кац. Мне понравилось. Там было место шаббату и кашруту, но, с другой стороны, там было место и современности. Атмосфера там была человечной и доброжелательной, а Гила оказалась удивительной доброты человеком, я таких не встречал.

Я продолжал работать в реформистском движении еще около полугода, но душой был в консервативном.

В 2003 году я сделал алию, на тот момент я соблюдал достаточно приличное количество заповедей, их приятие происходило постепенно, а не всех сразу. В 2004 году я начал работать в консервативной образовательной структуре, которая занималась СНГ. Тогда же зародилась мысль о том, что я могу стать раввином и поехать в Украину уже как раввин.

Совместно с той частью консервативного течения, которая занимается строительством общин, было принято решение сделать для меня особую программу. Мой иврит оставлял желать лучшего, а мои знания, несмотря на учебу и чтение книг, уступали знаниям любого израильского школьника. Некоторые из моих первых преподавателей в Махон Шехтер покрутили пальцем у виска и сказали моему руководству: «Вы что, этот мальчик нулевой, как вы хотите, чтобы он стал раввином? Это невозможно!». Некоторым учителям удалось расглядеть во мне проблески сознания, они сказали, что, да, он знает не очень много, но вроде как неплохо схватывает. Эти же преподаватели подходили ко мне на выпуске и просто плакали от радости оттого, что им все же удалось меня обучить.

Я уверен в том, что из всех своих сокурсников, которые выпускались вместе со мной, я — объективно самый слабый. Несмотря на то, что я быстро схватываю, я не мог достичь того уровня, который был у них. Я учился, наверное, дольше всех, брал подготовительные курсы по ивриту, дошел до уровня «Вав», официально поступил на рабанут. Так как почти все экзамены в Израиле письменные, для меня все они были смертельным испытанием и занимали по шесть часов — меня запирали в библиотеке, я там их дописывал.

В 2012 году, через месяц после моей защиты диплома, мы сюда переехали.

picture

В чем состоят главные отличия консервативного течения от ортодоксии?

Для начала важно сказать, что консервативное движение внутри себя очень широкое. Здесь могут быть почти реформисты и почти ортодоксы. Есть даже такой шуточный термин — «консервадокс».

Я думаю, главное отличие в отношении к женщине и ее роли в молитве. В консервативном течении женщины могут быть раввинами, в консервативных синагогах мужчины и женщины чаще всего сидят вместе.

Это так называемый галахический плюрализм, когда внутри галахи [еврейский религиозный закон — прим. ред.] ищутся ответы на вопросы, но они могут отличаться от ортодоксальных ответов. Но это ни в коем случае не выход за пределы галахи, это поиск путей…

Иудаизм — древняя религия, но при этом очень гибкая, умеет принимать вызовы любого времени. Какие вызовы стоят сегодня перед иудаизмом?

На мой взгляд, главный вызов иудаизма на сегодняшний день — то, что евреи из него уходят. Процесс продолжается, мне кажется, нужно задуматься, почему это происходит, в чем суть «еврейского разочарования». Ассимиляция идет полным ходом…

Сложный вопрос… Я не могу предложить панацею и дать готовые варианты решения этой проблемы. В наших странах ошибаются и реформисты, которые не говорят людям соблюдать мицвот [заповеди — прим. ред.], и ортодоксы, которые говорят, что все нужно соблюдать так же, как и двести лет назад. Народ не готов, с одной стороны, принимать религию без каких-то догм, с другой стороны, как мне кажется, ортодоксия перегибает в другую сторону. И реакция, которую я наблюдаю в течение этих трех лет, что я работаю в Украине, позволяет мне верить в то, что консервативное движение находится на верном пути — по крайней мере, для стран бывшего СССР. Мы предлагаем некий срединный путь, с постепенным погружением в иудаизм.

Мы по-другому реагируем на различные аспекты современной жизни — такие, как электричество в шаббат, например. Мы не запрещаем его полностью, есть приборы, которые разрешены, а есть запрещенные. У меня есть свое мнение по этому поводу. Я думаю, ортодоксы бы поспорили со мной, если бы это был диалог, а не интервью. Так вот, мне кажется, что ортодоксия запретила электричество в шаббат только для того, чтобы не разбираться. Проще запретить все, чем анализировать.

Обычный постсоветский еврей — интеллектуал, который должен разобраться и понять, а уже потом погрузиться. Именно поэтому большинство евреев пока не привлечено ни в жизнь реформистских общин, ни в жизнь ортодоксальных течений.

Мне кажется, это одна из причин того, почему нам удалось создать общину в Киеве спустя 25 лет после того, как здесь начала бурлить еврейская жизнь. У всех уже были синагоги, большие офисы и центры, красивые и новые — но тем не менее, люди пошли и к нам тоже.

Кто является членами вашей общины?

На сегодняшний день — люди среднего возраста и студенты. Первые автоматически приводят с собой детей. У нас много таких пар.

Что привлекает студенчество? Вы много работаете с молодежью, делаете детские лагеря…

Что интересно, студенты идут на интеллектуальные встречи. Все, что связано с изучением Торы. Я провожу регулярные занятия в субботу, и мы здесь [в помещении общины — прим.ред.] находимся в этот день довольно долго.

Мы начинаем за четыре-пять часов до авдалы, молимся Минху, делаем пару занятий и заканчиваем проводами царицы Субботы. У нас есть группа, человек пятнадцать, которая любят бывать на занятиях о Торе, на изучении мидрашей. Как правило, мы стараемся сделать практический вывод после каждого занятия. Мне кажется, по-другому невозможно заинтересовать.

С лагерями сложнее. На мой взгляд, у наших лагерей две цели. Первая — не преподавать, а привлечь внимание к иудаизму и культуре нашего народа. Вторая задача — сплочение семей и общины. Ребенку не очень интересно глубокое изучение иудаизма, но моментами их можно завлечь, сделать так, чтобы гимн «Леха Доди», к примеру, стал близким и запомнился. Нужно начинать с малого.

В ортодоксальных движениях есть негативное отношение к представителям сексуальных меньшинств. Отличается ли отношение консервативного течения к ЛГБТ?

Вопрос сложный, в наших кругах он сейчас на самой поверхности. Консервативное движение расходится во мнениях по этому вопросу. В Америке, к примеру, многие консервативные общины настаивают на равноправии для всех своих членов. Понятно, что никто не выгоняет представителей сексуальных меньшинств из общин ни в Америке, ни в Израиле, ни где бы то ни было. Здесь же речь идет о возможности получения должности раввина гомосексуалистом или же о заключении гомосексуальных браков.

Я лично не вижу никакой проблемы в том, чтобы членами общины были представители сексуальных меньшинств. Вопрос в том, есть ли галахическое решение этого вопроса. Я подчеркиваю: мы, консервативное движение, руководствуемся галахой и только галахой. Поэтому нужно искать не гуманистическое, а галахическое решение. Я лично считаю, что на сегодняшний день такого решения нет. Я думаю, со мной не согласится часть американских консервативных раввинов, но я воспитанник израильской школы…

Я не знаю, если честно, как к этому относится… Это естество человека, он рождается таким, каким рождается. Если Бог его таким создал, значит, так было нужно. Но в то же время есть запрет в Торе. Остается вопрос, существует ли легитимная возможность его обойти?

Какие ценности вам как раввину важно передать своей общине?

Ценность семьи в первую очередь. Иудаизм направлен на создание и укрепление еврейской семьи в очень многих своих аспектах и ипостасях. Те ценности, которые мы называем общечеловеческими, тоже присутствуют в иудаизме. Они принимают другие формы, имеют другие названия, но они есть. Важно передать ценность здоровых отношений между людьми, научить людей общаться с Богом, давать ему свой посыл, а в результате получить свой личный ответ.

Люди становятся более религиозными во время войны. Как изменились настроения внутри общины за это время? Стало меньше атеистов?

Я уверен в том, что атеизм — религия. Те атеисты, которых я встречаю, — не совсем атеисты. Они, скорее, люди, которые не могут найти религию, отвечающую их запросам. Чаще всего они признают существование силы, которая нас создала, но отвергают культ — запрет есть мясо с молоком, к примеру, или соблюдение шаббата… Они не видят связи этих вещей с Богом.

У нас есть человек, галахический еврей, это наш исполнительный директор. Он часто подчеркивает свою атеистичность и не любит ходить на молитву. Но на все, что касается изучения Торы и мидрашей, он ходит с удовольствием.

Не бывает атеистов в окопах под огнем, так Летов пел когда-то. У нас есть люди, которые приехали из Донецка. Их немало. Они посещали свои собрания в Донецке, не были оторванными от еврейской жизни. Когда я смотрю на них во время молитвы, я вижу, что они проникновенны, особенно на благословлении о мире. Я обычно заканчиваю чтение раньше и вижу, как они подходят к концу чтения молитвы…

Насколько реально построить в Украине финансово независимую сильную общину?

У меня есть одна идея, но и она подразумевает первоначальное вливание средств от западных спонсоров. Но не на программы, а на развитие бизнеса.

На сегодняшний день у меня нет выхода на крупных бизнесменов. И исходя из моего общения со «столпами» еврейской жизни, я понимаю, что с украинскими еврейскими бизнесменами сложилась следующая ситуация: они либо уже дают деньги на ортодоксальные течения и считают раввинами только тех, кто ходит в большой шляпе, либо разочаровываются в ортодоксии. А те, кто разочаровался в ортодоксальных движениях, часто не ищут себе другие течения – они уходят из иудаизма полностью. Эти две категории остаются недосягаемыми для меня. Я, откровенно говоря, не знаю, как их завлечь к нам. Мы ведь не такие презентабельные, как общины в больших синагогах, мы скромнее. Не в руинах, конечно, но скромненько.

Есть еще один путь. Нужно развить тех, кто ходит в общину, сделать их более состоятельными. Это выгодно и общине, и ее членам. Я из тех, кто был бы рад именно такому развитию.

При этом на программы деньги дают охотнее, говоришь про лагерь — деньги дают. А когда предлагаешь бизнес-идею, в которую я хочу привлечь евреев и сделать общинный бизнес, советуют искать деньги где-нибудь в другом месте. Наверное, потому, что выданные на программы деньги гораздо проще проконтролировать, да и результаты видны сразу. Бизнес же может и прогореть, но при удачном стечении обстоятельств польза для общины была бы колоссальной.

За этим будущее. Еврейские организации продолжают развивать в людях ощущение того, что мы им должны, все время и безоговорочно. Это на самом деле унижает человеческое достоинство, как мне кажется…

У нас в общине есть маленький членский взнос. Человек, который не может его внести, может его отработать. Это может быть уборка, маленький ремонт, преподавание чего-нибудь, если есть навыки и склонности. Я считаю, что это правильно, это дает большее ощущение причастности к жизни общины.

Как долго будет ощущаться влияние бывшего Советского Союза на еврейскую религиозную жизнь в Украине?

Я думаю, очень долго. Это наследие остается, передается… Уже нет Союза, уже выросло новое поколение евреев, рожденных в независимой стране. Но они не пришли в иудаизм, их родители не смогли дать им воспитание в еврейском духе. Это казалось неважным в тот период, главным казалось сделать из своего чада «хорошего человека» или специалиста в престижной специальности. Важно понимать, что эти вещи не противоречат друг другу…

Это серьезная проблема, теперь этих детей нужно затащить в общины, воспитать их в еврейском духе. Все общины едины в том, что они работают в этом направлении. Но работы все еще непочатый край…

Подпишитесь на рассылку

Получайте самые важные еврейские новости каждую неделю