В этой семье мужик сильно бухал, что-ли считая это некой доблестью. При этом его пьянство было тихим и беззлобным. Все последнее время он выпивал без особого повода. В основном водку. С двух стаканов со слабой закуской, чебурек или несколько пирожков с картошкой, захмелевал и тихо ложился спать. Спал до утра. Шёл на работу. После работы, по пути домой, в магазин. Оттуда в парк. Там в беседке, на окраине, возле ручья, он и раздавливал свою дешевую снедь с "пшеничной".
Мужика звали Серафим. Лет ему было сорок с небольшим. И он был калека. Пять лет назад ему оторвало руку, чуть ваше запястья, затянуло в станок и отхерачило напрочь. Еле остановили кровь. Так он и жил последние пять лет, без левой руки, потеряв надежду на счастье семейное и прочее, какое может быть в принципе. Жена его перестала с ним спать. И просто сожительствовала. Это под одной крышей, но без секса. Кто ж с алкоголиком спать будет? Мужик к такому привык и не заморачивался сильно. Стал нелюдимом. И какие мысли были у него в голове, ведомы были только ему самому. В последнее время у него болел локоть на оторванной руке. То ли от удара, которого он не помнил, то ли на погоду, которая была ужас, какая мерзкая и противная. Серафима этот вопрос не особо интересовал. О локте он думал, особенно утром. Просыпаясь, он долго вертел занемевшей культей, разминая правой рукой больной локоть. Онанизмом Серафим не страдал, несмотря на редкий утренний "стояк". Локоть болел весь последний месяц. Серафим прекращал о нем думать, только в моменты, когда пил. А пил он крепко. Часто. Почти каждый день. Хмель убивала тупую боль.
Сидя в парковой беседке, и выпивая, Серафим размышлял о том, что его жизнь не удалась. Детей нет, рука оторвана, жена с ним не спит. Какое к черту счастье? Лавочки были прогнившими, сплошь с торчащими ржавыми гвоздями. Только в одном месте, где и примащивался Серафим, можно было сидеть без риска зацепиться и порвать штаны. С этого места был виден грязный ручей, с пеной, обрывками бумаги, и кучей сбитого в кучи хвороста. Ручей бурлил, пытаясь тащить мусор. Серафим смотрел на воду и иногда плакал. Его никто не видел, и он мог себе позволить такую слабость - рыдать. Слезы текли по его щекам. Он вытирал их правой рукой. Сидел и бухал, размышляя о доблести и слабости, не зная о том, что ровно через сорок дней превратится в светлого и вечного ангела...
