Леонид Пастернак: потомок славного рода Абарбанелей

На родине имя этого художника долгие годы было незаслуженно забыто. А ведь его иллюстрациями восхищался Лев Толстой, ему позировали Эйнштейн и Ленин, в честь него названа улица в Тель-Авиве, а в Оксфорде открыт музей его имени.

...двух имен было мало

Судьба этого живописца удивительна. Мы попытаемся немного рассказать об основных событиях в жизни великого Пастернака-отца. И тут никак не обойтись без привычной формулировки: «великий русский художник родился в бедной еврейской семье».

Леонид Пастернак появился на свет в Одессе. Его родители были людьми малообразованными, держали постоялый двор. Но тем не менее, Пастернаки возводили себя к знаменитому роду Абарбанелей. Своего шестого ребенка они щедро нарекли двумя именами — Абрам и Исаак. Первое было занесено в бумаги мещанской управы и оттуда перекочевало в гимназические документы, а второе — в метрические книги. «Но, видно, двух имен было мало, и я получил третье — Леонид, — писал впоследствии наш герой. — С первого же дня моего рождения домашние мои, родные, все стали прозывать меня Леонидом».

Леонид родился в один из самых благоприятных периодов в жизни одесской еврейской общины. Стивен Ципперштейн в книге «Евреи Одессы. История культуры 1794-1881» привел впечатления еврея из Литвы, посетившего город в 1861 году. Тот был поражен не «благосостоянием общины и наличием разнообразных еврейских организаций, а чувством собственного достоинства и уверенностью в себе местного еврейства. Евреи спокойно прогуливались по улицам, беседовали с друг другом в кафе Ришелье, наслаждались музыкой в итальянской опере».

Портрет Леонида Пастернака (Лорис Коринт, 1923 год), юношеское фото Пастернака (1880 год), автопортрет (1908 год)

Нет равных в любви…

Но уже через десять лет в 1871 году произошел страшный погром. Он остался в памяти Леонида Пастернака на всю жизнь. «Не помню только, как я очутился в одном из пустых номеров гостиницы, где, видимо, мать упрятала нас, детей своих, от расправы дикой, звериной толпы. Когда толпа эта поравнялась с нашим домом, мать моя, — вообще худая, слабая с виду женщина — раскрыла окно нижнего этажа, выходившего на улицу, выпрыгнула из него и бросилась на колени перед этой озверелой толпой, умоляя со слезами в глазах — пощадить ее детей!.. Это совсем неожиданное зрелище умоляющей за детей своих женщины так воздействовало на толпу, что “заправилы” скомандовали — “ребята, дальше!..”» — Так мама спасла нас своим материнским бесстрашием и героизмом», — писал в своих воспоминаниях художник.

Он сохранил трепетное отношение к матери на всю жизнь. Это чувство нашло отражение в книге Пастернака «Рембрандт и еврейство в его творчестве»: «Какая еврейка! Какая мать! И я вспомнил свою… Святые еврейские матери! Сколько горя и скорби, сколько слез выплакали глаза ваши. Сколько тревожных и бессонных ночей провели вы над колыбелью детей ваших. В непреходящих заботах и терзаниях дни и ночи вашей жизни до гроба. Вы какие-то поистине особенные: ваш мозг и сердце, ваши помыслы, волю и душу – все самозабвенно до пепла сожгли вы в любви к ним. До времени состарились вы. Воистину, вы свято исполнили завет Божий — ибо нет вам равных в материнской любви!..»

Первый босяк в литературе

Родители старались дать младшему сыну самое лучшее образование. А лучшим в Одессе в те годы был Ришельевский лицей. Леонид же каждую свободную минуту стремился рисовать. Родители были категорически против этого увлечения — они знали разве что «живописцев вывесок», то есть маляров, но мечтали, что сын станет «аптекарем, или лекарем, или, на худой конец, “ходатаем по делам”». Мог ли он огорчить их, пойти наперекор? Наверное, нет. Поэтому в рисовальную школу поступил тайком. Правда, у маленького художника уже тогда был и первый заказчик, и первый почитатель. В одном из писем к сестре Леонид написал: «Помнишь ли ты моего первого Лоренцо Медичи? Того дворника-мецената, который заказывал мне “Охоты на зайцев с борзыми” и платил за каждую такую картину по пяти копеек?.. Он украшал ими стены дворницкой». В старших классах лицея Пастернак начал сотрудничать с сатирическими журналами Одессы. Так, в 1879 году в журнале «Пчелка» был опубликован рисунок «Босяк». Много лет спустя Максим Горький говорил Пастернаку: «Я помню вашего "босяка", он был первым в нашей литературе».

Студент двух университетов

Письмо с родины, 1889 год

В 1881 году по настоянию родителей юноша поступил в Московский университет на медицинский факультет. Но вскоре его бросил, не в силах преодолеть отвращение к трупам. «Но ту часть анатомии, которая нужна художнику, а именно остеологию и миологию, т. е. учение о костях и мышцах, я с большим интересом прошел и даже сдал на “отлично” полугодовой экзамен у строжайшего известного профессора Зернова», — гордился Леонид.

Пастернак перевелся на юридический факультет Московского университета, а потом и вовсе в Одесский Новороссийский университет. Это был единственный университет в Российской империи, студентам которого позволяли свободно выезжать за границу. В 1883 году Леонид Пастернак первым номером по конкурсу поступил в Мюнхенскую королевскую академию искусств в класс известного живописца Людвига фон Хертериха. Уже через два года экстерном закончил юридический факультет Новороссийского университета и с золотой медалью Академию, после чего за год прошел обязательную военную службу. Первый большой холст молодого художника написан под впечатлением от армии. Картину «Письмо с родины», еще не завершенную, прямо с мольберта приобрел Павел Михайлович Третьяков для своей знаменитой галереи. Эту сделку можно было считать еще одним дипломом Леонида Пастернака.

Дети кормят родителей

В феврале 1889 года Пастернак женился на пианистке Розалии Кауфман. И если сам Пастернак был еще подающим надежды художником, то Розалия Исидоровна считалась уже известным музыкантом. Ее талантом восхищался Рубинштейн. В свои 26 лет Розалия Кауфман была уже профессором Одесского отделения Императорской консерватории в Петербурге.

Молодая семья обосновалась в Москве, через год родился первенец — будущий лауреат Нобелевской премии, писатель Борис Пастернак. Затем сын Александр и еще две дочери Жозефина и Лидия.

Борис и Александр Пастернак

Семейные портреты и зарисовки стали излюбленной темой Леонида Пастернака. Они передавали атмосферу тепла и уюта, царящую в семье, и прекрасно продавались. Про Леонида Пастернака шутили, что его дети кормят родителей.

Дом Пастернаков в Москве был всегда открыт для гостей. Здесь Скрябин и Рахманинов играли свои новые произведения или слушали их в исполнении Розалии Пастернак. Сюда приходили и позировали для портретов Юргис Балтрушайтис, Федор Шаляпин, князь Петр Кропоткин, Михаил Гершензон, Елизавета Брешко-Брешковская и многие другие.

Еврей-академик

Летом 1890 года из Москвы выселяли евреев-ремесленников. Семья Пастернак была профессорской, и репрессии не грозили. Но «паника среди евреев» такова, что «работать не хочется. И куда они денутся, все эти несчастные. Скверно!» — писал Леонид Осипович жене, которая с полугодовалым сыном гостила у родителей в Одессе.

Сам Пастернак от своего еврейства отказываться и не думал. В 1894 году его пригласили преподавать в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Правда, выставили условие — креститься. Художник категорически отказался: «Я вырос в еврейской семье и никогда не пойду на то, чтобы оставить еврейство для карьеры или вообще для улучшения своего социального положения». И все же его на работу взяли — в этом училище Леонид Пастернак проработал четверть века. В 43 года его избрали академиком живописи.

Любимый иллюстратор Льва Толстого

Искусствовед Елизавета Плавинская отмечала, что Пастернак первым из русских художников назвал себя импрессионистом. При этом он не опасался прохладного отношения к импрессионизму передвижников, которые программно ставили правду выше красоты.

Лев Толстой, 1903 год

«Он был более модернист, чем они и чем Репин. Он позволял себе быстрые обобщения и приблизительные текучие контуры в духе парижских голландцев, а также резкие превращения линии в пятно, что было не по зубам тому же Репину, незнакомому с мюнхенской школой. А своим немецким товарищам Пастернак не уступал во владении колоритом, умея добиться свечения в интерьере мягкого и цветного, как у импрессионистов, и драматичного, в духе основательно подзабытого всеми караваджизма», — писала Плавинская. Кстати, товарищество передвижников в Москве Пастернака в свои ряды не приняло.

Тем не менее, в выставках передвижников Пастернак регулярно участвовал и на одной из них весной 1893 года познакомился со Львом Толстым. Когда Толстой остановился около картины Пастернака «Дебютанка», художник Савицкий представил Леонида Иосифовича писателю. «Да, да, я знаю это имя. Я слежу за его работами», — сказал Толстой. Пастернаки стали частыми гостями Толстого как в Москве, так и в Ясной Поляне.

В результате родилась серия портретов великого писателя, кроме того, Пастернак стал одним из лучших иллюстраторов произведений Л.Н.Толстого. Его иллюстрации к роману «Воскресение» экспонировались в 1900 году в Русском павильоне на Всемирной выставке в Париже, где удостоились медали. Многие зарисовки из «толстовской серии» попали в Третьяковскую галерею.

Первая русская картина в парижском музее

Главный хранитель Одесского художественного музея Людмила Еремина рассказала, что картину Пастернака «Студенты» приобрел Люксембургский музей. «Факт знаменательный, — нашла отклики в одесской прессе на это событие искусствовед. — Люксембург — один из первых художественных музеев в мире. Сюда может попасть только очень большой художник, и то, если он француз. Картин, принадлежащих иностранцам, в Люксембурге всего несколько. Русских картин ни одной». Таким образом, «Студенты» Пастернака стали первой русской картиной в знаменитом музее.

Студенты перед экзаменом (1985 год)

Друг Эйнштейна

В читальном зале математической библиотеки Еврейского университета в Иерусалиме висит портрет Альберта Эйнштейна кисти Леонида Пастернака. Дочь Леонида Пастернака Лидия рассказывала, что Пастернак и Эйнштейн познакомились в Берлине в советском посольстве. Туда ходили послушать концерт, лекцию, посмотреть короткий театральный спектакль или принять участие в непринужденном общении. Однажды в этом посольстве Роза Пастернак играла на пианино, и кто-то спросил ее, не могла б ли она сопровождать Эйнштейна. Однако Эйнштейн воспротивился. Он сказал: «Я не рискну выступать после такой искусницы!». «Все же мама его уговорила. И он действительно играл, а она аккомпанировала ему. А отец это зарисовал. И так возник лист, где нарисован играющий на скрипке Эйнштейн», — вспоминала Лидия. Эйнштейн и Пастернак долгие годы поддерживали связь. Результатом стала серия портретов великого ученого.

К слову, портретная галерея кисти Пастернака чрезвычайна богата. На его полотнах запечатлены С. Прокофьев, М.Горький, В.Брюсов, Вяч. Иванов, К.Бальмонт, Э.Верхарн, Ш.Ан-ский, А.Скрябин, С.Рахманинов, И.Мечников, английский режиссер Г.Крейг, думский деятель В.Маклаков, теоретик анархизма князь П.Кропоткин. Он также стал основателем портретной серии ленинианы.

Эйнштейн, рисунок углем на бумаге (1927 год) и маслом на холсте (1924 год)

Эмиграция

В 1921 году чета Пастернак с дочерьми уехали в Германию. В 1924 году художник принял участие в историко-этнографической экспедиции в Палестину. Результат путешествия — десятки рисунков и этюдов.

После 1933 года Пастернаку было сложно оставаться в Германии — ему как еврею было запрещено заниматься живописью и преподаванием. Его книги попали в костер. В 1938 году Пастернак с женой уехали в Англию, где уже жили их дочери. Вскоре Розалия Исидоровна умерла, а Леонид Осипович переехал жить к младшей дочери Лидии в Оксфорд. Леонид Пастернак умер в Оксфорде 31 мая 1945 года.

Борис и Розалия Пастернак — совместное фото и автопортрет (1927 год)

Через полгода его сын Борис Пастернак напишет: «Папа! Но, ведь, это море слез, бессонные ночи и, если бы записать это, — тома, тома, тома. Удивленье перед совершенством его мастерства и дара, перед легкостью, с которой он работал (шутя и играючи, как Моцарт) перед многочисленностью и значительностью сделанного им, – удивленье тем более живое и горячее, что сравнения по всем эти пунктам посрамляют и унижают меня. Я писал ему, что не надо обижаться, что гигантские его заслуги не оценены и в сотой доле, между тем как мне приходится сгорать от стыда, когда так чудовищно раздувают и переоценивают мою роль… Я писал папе…, что, в конечном счете, торжествует все же он, он, проживший такую истинную, невыдуманную, интересную, подвижную, богатую жизнь, частью в благословенном своем XIX веке, частью — в верности ему, а не в диком, опустошенном нереальном и мошенническом двадцатом…»