Екатерина Жук: Милиция практически не может привлечь мошенников к ответственности

За последние полтора года Гражданское Общество Украины прошло огромный путь развития. Большинство европейских обществ проходили этот путь десятилетиями, у граждан же Украины, по сути, просто не было выбора: либо самоорганизовываться и достигать результата, либо смириться с поражением.

Сначала был Майдан — пространство в центре Киева, на котором постоянно находились тысячи активистов. Их кормили, снабжали и экипировали и лечили обычные граждане, при чем далеко не только киевляне. После победы Революции достоинства (так в Украине даже на официальном уровне называют акции протеста против режима В. Януковича в ноябре 2013 – феврале 2014 года) проблемы не только не исчезли, но стали еще более серьезными: теперь от граждан зависела не жизнь локального Майдана, а сохранение целостности страны.

Аннексия Крыма и военные действия на Востоке Украины вывели на поверхность огромное количество активистов-волонтеров. Многие из них начали с того, что покупали на собранные деньги каски и бронежилеты для солдат, привозили воду и продукты в зону боевых действий. Сейчас на счету самых мощных волонтерских групп отремонтированные военно-транспортные самолеты, тысячи поставленных в военные части планшетов с собственным артиллерийским программным обеспечением и даже собственное представительство в руководстве Министерством обороны. Ведь деятельность волонтеров оказалась настолько эффективной, что в их руки передали управление государственными закупками для армии (естественно, речь идет о закупке формы, экипировки и продуктов, а не вооружений).

Есть волонтерские группы, которые помогают переселенцам — людям, которые вынуждены были бежать из оккупированного Крыма или с охваченного войной Востока (продукты, одежда, лекарства, даже помощь в поиске жилья и работы); есть те, кто помогает раненым (спектр помощи: от вкусной домашней пищи в госпиталь до покупки дорогостоящего медицинского оборудования и машин скорой помощи); есть специальные группы психологов-волонтеров, которые работают с семьями и детьми погибших воинов и десятки других — маленьких и больших, региональных или общенациональных.

Объем народной помощи армии невозможно подсчитать до копейки, но за последний год украинцы всех наций и народностей, включая представителей диаспоры, потратили на помощь стране сотни миллионов гривен.

Если еще пару лет назад уровень вовлечения (через труд, деньги или ресурсы) граждан в общественные проекты был крайне низким, то сейчас в это движении участвуют практически все. Здесь-то и возникло обратное явление: если многие люди готовы отдавать деньги на помощь нуждающимся, неизбежно появятся мошенники, которые захотят на этом благородном желании заработать.

Корреспондент jewishnews.com.ua пообщался с Екатериной Жук — управляющим партнером общественной инициативы «Charity Tuner».

Екатерина Жук занимается мониторингом деятельности благотворительных и общественных организаций в Украине, а также разработкой социальных проектов для бизнеса. Один из последних проектов «Charity Tuner» — информационная кампания и разработка законопроекта, который должен остановить мошенничество под видом благотворительности.

По подсчетам вашей группы, псевдо-волонтеры (а на самом деле — мошенники) ежемесячно собирают десятки миллионов гривен. Скорее всего, честные фонды, которые не собирают деньги таким образом, привлекают средства в меньших объемах. Почему более выгодную нишу сборов в метро и на улицах заняли мошенники?

Финансовая пирамида «МММ» же тоже была одной из самых прибыльных организаций в стране, а легальные организации были менее прибыльными. Вот эти «копилочники» работают по тем же принципам — заработанные средства отдают десятникам, те их передают сотникам и так далее. Те же «Ежи» работают в восьми городах Украины, с утра до вечера. Только в одном Киеве их громадное количество. Еще они есть в Германии и в одной из прибалтийских стран. Стоит представить масштаб. У обычного благотворительного фонда попросту нет такого количества ресурсов и денег, чтобы охватить в своей работе всю страну. Честные фонды начинают с минимума, регистрируются и долгое время работают на свое честное имя, а не с ходу покрывают несколько стран.

«Копилочники» пришли на «разогретый» рынок. Все доверяли всем, ощущая себя одним целым после Майдана. Они вошли в атмосферу добра и взаимовыручки — когда другие собирали на каски коллегам с работы, на бронежилеты для соседей, идущих добровольцами на фронт. И тут появились «Ежи», рассказывающие о том, что они будут помогать всем.

Кроме того, честные фонды не считают правильным бегать по улицам. Прежде всего, это небезопасно для волонтеров, с другой стороны такой метод сбора не позволяет обеспечить максимальное доверие к фонду, ведь никто не может контролировать на 100% самих сборщиков средств — напомню, нет полноценного механизма регуляции их работы.

Вы занимаетесь борьбой с мошенниками в сфере благотворительности. Каким образом можно определить, что фонд, который собирает деньги, является мошенническим?

Мы живем в XXI веке, к счастью у нас есть Google — в любой момент можно туда зайти и ввести название фонда в поиск. Я всегда захожу на страницу фонда в Facebook, смотрю фотографии, проверяю их сайты и активность в социальных сетях. Самое главное — отчет о финансах. Когда директор фонда выдает деньги матери больного ребенка, важно понимать — где он взял эти деньги, под какие документы этой мамы — счета из больницы, заключение о диагнозе.

Если директор фонда говорит о том, что у него коробочки для пожертвований стоят в разных заведениях в городе по договоренности с владельцами этих заведений, если он показывает акты выемки финансовых средств — с таким фондом все хорошо.

Если говорить о волонтерской организации, то не стоит забывать о том, что целью любых честных организаций является максимальная публичность, она в их интересах. Когда я зашла на Facebook какой-то львовской организации, которая помогает воинам АТО, и увидела всего 800 человек в подписчиках и отсутствие официального сайта, я им не поверила.

Как вы относитесь к уличным волонтерам с коробочками для сбора? Они помогают движению честного волонтерства или создают новые проблемы?

Приведу один пример. Телеканал «Украина» делал сюжет о различиях между честными волонтерскими организациями и мошенниками. Мы с ними съездили сначала к Арсению Финбергу [Организатор одного из крупнейших волонтерских проектов помощи вынужденным переселенцам — прим. И.Н.], ведь мы хотели показать зрителям пример, как в этой сфере работают честные организации. А сразу после них поехали в фонд «Ежи» [Міжнародна Благодійна Організація «ЇЖАКИ» — прим. И.Н.] и пыталась узнать у дамы, которая представилась директором этого фонда, места, где ходили их волонтеры днем ранее. Она мне дала некую бумагу, где написано, что какая-то волонтер Лиля была в Пуще Водице (пригород Киева), а после этого вернулась и отдала копилочку с деньгами. При этом на улицах Киева ежедневно работало несколько десятков «скрыничников» в экипировке «Ежей» и все они отказываются отвечать на любые вопросы, отсылая за ответами в главный офис. Это нонсенс, ведь по закону волонтер обязан обладать всей необходимой информацией: объем помощи, куда именно пойдут средства. Этот человек обязан знать даже название больницы, в которой будет лечиться больной ребенок, для которого он собирает деньги.

Самая большая беда в том, что все эти копилки вскрываются в офисе фонда и никто не может проконтролировать сколько денег в коробочке было и как они израсходованы. Почему так активно работают мошенники? Потому что у них простая схема мотивации: уличному собиральщику сразу отдают 20-30% собранных им денег (а это прямое нарушение законодательства), столько же идет его непосредственному руководителю — и все эти деньги вообще нигде не учитываются. Из «оставшегося» 20% тратится на содержание офиса и работу персонала. В результате, даже если мошеннический фонд оказывает какую-то помощь (а они иногда это делают), то она составляет не более 20% от собранных средств. НО! Люди, которые бросали деньги в «скрыньку» вряд ли были бы согласны, что лишь 2 из 10 грн пойдут на благое дело, а 8 — на оплату всего механизма собиральщиков. Никто бы не давал, если бы знал, как на самом деле распределяются эти деньги! 

После множества журналистских расследований на тему деятельности мошеннических фондов, киевское метро официально обратилось в МВД с просьбой помочь убрать «скрыничников» со своей территории. Благодаря публикациям и телевизионным сюжетам многие люди узнали, что давать кому-то деньги без проверки — необдуманно. Но нас интересуют системные решения.

Сейчас милиция практически не может привлечь мошенников к ответственности – это процессуально очень сложное дело.

В чем сложность? Ведь вы же сами говорили о нарушениях законов?

Основная проблема в том, что люди отдают мошенникам деньги абсолютно добровольно. И почти никто не захочет тратить свое время, писать заявления в милицию ради потерянных 10 или 100 гривен — а значит, нет пострадавшей стороны. По нашему мнению, сейчас законодательство в значительной степени отстает от реалий общественной жизни. А значит, законодательство нужно менять. При этом, менять его нужно таким образом, чтобы не «зарегулировать» благотворительную деятельность, не помешать честным фондам и волонтерам привлекать помощь нуждающимся. Сейчас мы работаем с парламентариями, юристами, провели общественные слушания с представителями честных благотворительных инициатив и выходим на конкретные формулировки: нужно вводить в Уголовный Кодекс специальное определение мошенничества под видом благотворительности, четко определить формы отчетности для фондов и волонтеров. И настоящие фонды выступают только за.

Необходимо, на наш взгляд, изменить саму технологию сбора денег. К примеру, «копилку» можно будет получить только в банке, который обслуживает счет неприбыльной организации. Банк ставит на копилку пломбу, записывает себе время выдачи пломбы и ее номер, опечатывает коробку и отправляет человека собирать деньги. Вечером того же дня, ну или на следующий день, банк принимает копилку, проверяет при этом не вскрыта ли она, не повреждены ли печати. После этого записывает сумму, которая пришла по номеру пломбы и вносит средства на счета благотворительного фонда. — больше ничего не нужно. Все, что должен будет проверить милиционер — не вскрыта ли пломба у этого «копилочника» и наличие у него соответствующих закону документов.

Чем будет заниматься созданная вами компания «Charity tuner»?

Сфера нашей деятельности — настройка благотворительных инициатив либо проектов Корпоративной социальной ответственности для бизнесов. У нас в этой сфере немалая экспертиза и опыт, к тому же, мы изучали лучшие мировые практики и готовы делиться своими знаниями. Кроме того, мы планируем помогать благотворительным фондам и общественным организациям в реализации их проектов. Как настройщики, мы готовы помочь фондам и бизнесу сделать их проекты эффективными как в области управления и наладки документооборота (а здесь есть ряд специфик), так и в области донесения своих социальных идей обществу. Итоговая цель — европейская модель благотворительности в Украине.

Что нужно делать, чтобы развивать культуру волонтерства в Украине?

Война закончится, и очень важно, чтобы у тех, кто помогает сейчас, остался этот душевный подъем. Скорее всего человек, который помогает сейчас, привыкнет это делать. Сегодня огромные ресурсы сейчас уходят на войну. Если после ее завершения фонды будут привлекать хотя бы половину от тех средств, которые получают сейчас, будет меньше больных детей без необходимого лечения.

Чтобы люди хотели что-то делать, им нужно показать, что их действия имеют смысл. На примере меня с Пашей можно это иллюстрировать — я точно знаю, что я действую осмысленно. Я абсолютно четко понимаю, против чего борюсь.

Вот читаю я нытье по поводу велодорожек — вот, мол, сволочи, автомобилисты эти, не объезжают. Я у них спрашиваю, ребята, вы хотите велодорожки, или нет? Если да —встали и пошли, рисовать, проектировать, добиваться. Идите в КМДА, сейчас на это не нужно сорок лет. Если человек обладает зарядом бодрости и активности, а не только навыком вызывания жалости в социальных сетях, он сможет добиться, чего хочет. Это и есть волонтерство.

Многие говорят о том, что не могут волонтерить, так как за это не платят. Это странно, так как если то, что ты делаешь, нужно тебе — это и есть оплата. А если тебе платят, значит это нужно тому, кто платит.

В иудейской традиции есть понятие «цдака», связанное с благотворительностью. Многие переводят этот термин как «милостыня», хотя это не совсем так. Смысловая нагрузка этого слова — «восстановление справедливости», которая как-то была нарушена. Что для вас благотворительность?

Благотворительность — очень тяжелый наркотик. Меняется список приоритетов, когда сталкиваешься со страшными историями, настоящими личными кошмарами. Я не представляю, как работают благотворительные фонды, которые изо дня в день с этим сталкиваются, прощаются с детьми, например. В определенный момент ты начинаешь понимать, что самое главное — чтобы были здоровы все дети и не было войны.

Когда я пришла на Биржу Благотворительности, моя жизнь резко поменялась. Я поняла, что не могу заниматься какой-то фигней, не могу больше письма писать, мириться с карьерными аппетитами, выслушивать, кто кого умнее. Ты хочешь быть умнее — будь, я не буду с тобой спорить. Мне важно, чтобы у тебя были здоровые дети, хотя ты в это конечно не поверишь…Человек, который попал в эту среду и начал помогать, уходит от всего. Ты начинаешь ценить жизнь тех, кто рядом с тобой. Вот это главное, а не квартиры и дачи. И мне больше нравится понятие «мицва», о котором мне рассказала моя пятилетняя дочь. Помогать важнее, чем пытаться восстановить справедливость, если смотреть в разрезе благотворительной деятельности. Болезнь изначально несправедлива!

Насколько реально повторить в Украине израильский опыт, введя кассы взаимопомощи и полноценную медицинскую страховку? Это снизило бы потребность в благотворительности…

Мне не очень нравится то, как устроено медицинское страхование в Израиле, оно немного «кривое». Если тебе нужно сделать анализ — можно ждать его три месяца, но по страховке и бесплатно. Но если речь идет о большой операции, они работают очень быстро. Во всем есть свои плюсы и минусы. Если у нас сделают такую систему, тоже найдется какая-то брешь. Там где нельзя все предусмотреть, там где проблема вскроется — там и нужна будет помощь благотворительных фондов. Но не стоит спешить. Мы еще не знаем, что сделает Квиташвили, мы очень на него надеемся. Я видела больницы в Грузии, мне захотелось там умирать…

Я хочу, чтобы наши дети лечились здесь, так как нам будет легче. Мало того, что ты собираешь деньги на операцию, переводя их в евро по бешеному курсу, так еще и добавляется оплата проживания, билетов, виз и прочего. Иногда даже цены на операцию завышены.

Я несколько лет общалась с американским анастезиологом. Он работает детским анастезиологом в бостонской больнице. Его огорчила история поставки в один из украинских ожоговых центров новейшего оборудования: в самом начале, когда американцы приехали с оборудованием и начали его показывать, приходили старички, пальцами ковыряли, мол та ладно, зачем нам такое. И молодежь, которую не подпускали к этому оборудованию, по словам американского доктора, заглядывала из-за спин стареньких докторов. Несложно угадать, кто же поехал в Америку набираться опыта… Мой знакомый был в шоке, он не мог понять, почему не отправили молодежь, ведь именно им работать на этом оборудовании.

Но есть и адекватные люди, как в нашем ожоговом на Левом берегу. Они ищут и просят помощи. Мне женщина-врач от туда рассказывала, что ей благодарные родители подарили билеты в Нью-Йорк, и она — внимание! — летит на выставку техники и ожогового оборудования, чтобы потом собрать деньги на это оборудование в больницу.

Вот это тоже волонтерство — работать на зарплату медика или врача. Нянечки в еврейском детском саду моей дочери тоже волонтеры, с их-то доходами… Но там другая история, у нас единственный в Украине еврейский детский садик, который не спонсируется…

Почему вы решили отдать ребенка в еврейский детский садик?

В прошлом году я даже израильское гражданство хотела делать, да мама документы не дала, боялась, что потеряю. А на Таглит [десятидневная бесплатная программа в Израиле для еврейской молодежи — прим. И.Н] меня не пускал папа, аргументируя свою позицию войной в стране.

В Израиль я попала, когда мне было 28. Всю жизнь хотела туда попасть. Шла и плакала — очень меня пробило. Я понимаю, что меня зря остановили, я могла взять документы и уехать в 18 лет. Мне очень нравились еврейские книги, история Исхода, история Израиля. Хотела даже служить в армии. Когда у меня появился ребенок, у меня не было альтернативы, в какой садик его отдавать.

Моя мама говорит, что я первый еврей в семье. Мы никогда особо не обсуждали свое еврейство, а от религии мы очень далекИ. Вся еврейская тема заканчивалась на истории ухода прадеда в Бабий Яр, и рассказах мамы о проблемах в институте… Когда мне было четырнадцать, я нашла Маген Давид на чердаке нашего дома. Я не знаю, откуда он там взялся, но он точно не наш. Дом старый, может там кто-то до этого жил. Он был в полу. Я пришла к маме, попросила цепочку, и надела его на шею. Я поняла, что это маленький знак и с тех пор его ношу.

Вся еврейская тема активизировалась, когда я выросла, когда съездила наконец в Израиль. Я начала намного больше осознавать и читать. И теперь я смотрю на своих родителей, и понимаю, что они классическая еврейская пара. Правда еврейских друзей у меня не было — все разъехались в девяностые…