О нем не слагают легенд, не рассказывают анекдотов. В тени еврейской мамы его не видно и не слышно. Есть ли вообще такой культурный феномен или еврейский папа ничем не отличается от всех прочих пап?
Первую историю о еврейском папе читайте здесь.
Как-то раз одна папина знакомая – Ира – попросила помочь ей с ремонтом. А папа хотел произвести на нее впечатление. Сразу же скажу – получилось.
Он постеснялся рассказать, что у него зависимость от сантехников, электриков, разных там штукатуров, маляров… и согласился.
И вот приходим к ней домой. Ира предлагает выпить чаю с конфетами, но папа отказывается и тут же принимается за стену. Со знанием дела окунает валик в краску, залезает на стул и тянется чуть ни к самому потолку.
– Движения, – говорит, – должны быть направлены сверху вниз!
В этот момент стул каким-то образом уезжает из под ног, и папа тут же направленно стремится прямо сверху вниз. Я зажмуриваюсь от ужаса. Слышу жуткий грохот, звон разбитого стекла и какие-то еще малозначительные по сравнению с этим звуки. Заставляю себя открыть глаза. Он стоит на четвереньках, с окровавленной рукой, весь в краске. Вообще, все вокруг в краске, включая меня. Всюду – осколки от вазы, что стояла на столике под стеной.
Тут вбегает в комнату Ира.
– Ну, так я и сама могла бы… – она говорит.
Потом мы долго отмываем всё от краски, пылесосим осколки от вазы, обрабатываем порез на папиной руке. Ира мажет йодом, я – дую, чтобы не сильно щипало, а пострадавший по-мужски сдержано постанывает.
– Ладно, – говорит папе Ира, – судя по всему, покраска стен не самая сильная твоя сторона. Можно тебя попросить о сущей ерунде – надо мне в спальне просверлить несколько дырок в подвесном потолке, чтобы карниз повесить, сможешь?
Папа только усмехается и решительно берется за дрель перебинтованной рукой.
– Уверен? – решает уточнить Ира.
– Слушай, – отвечает раздраженно, – если я случайно упал со стула, это еще ничего не значит.
– Ну, здорово! – говорит Ира, – А я пока стену покрашу.
И вот папа снова взбирается на стул и оттуда говорит мне:
– Прежде всего, следует хорошенько прицелился, чтобы дырка образовалась в нужном месте!
Кажется, я уже начинаю бояться, когда папа на стул залезает. Это становится какой-то недоброй традицией. И вот он хорошенько прицеливается и принимается сверлить. «Только бы не упал», – думаю. Видно, как из потолка сыпется какая-то труха. Прямиком в папин глаз. Как раз в тот, которым он хорошенько прицеливается. Папа перестает сверлить, спрыгивает со стула и мчится в ванную, чтобы глаз промыть. Оттуда доносятся плеск воды и по-мужски сдержанные стоны. Наконец, выходит. Жаль, конечно, что в нем не предусмотрена функция «антикрасный глаз».
Ира вздыхает:
– Мне как-то неловко, что я к тебе пристала с этим ремонтом…
– Да все нормально! – отвечает ей папа. – Дырки я тебе потом просверлю, когда глаз заживет.
Осматривается по сторонам:
– С чем бы тебе еще помочь?
Ира говорит:
– Да ладно, забудь.
– Нет! – настаивает папа. – Мы же для чего приехали?
– Ну, ладно, – соглашается. – У меня там, на камине декоративная плитка отвалилась и разбилась. Есть целая, но она больше, чем надо. Сможешь ее распилить?
– Вообще не вопрос! – папа ей отвечает, не моргнув красным, опухшим и слезящимся глазом.
Ира говорит:
– Ну, и прекрасно! А я пока дырки в потолке посверлю.
И вот он пилит. Одной ногой стоит на полу, другой – прижимает плитку к табуретке. Пилит-пилит, пилит-пилит, пилит-пилит, а плитка совсем чуть-чуть поддалась и дальше ни в какую. Даже я устал за этим наблюдать.
– Крепкая какая! – удивляюсь.
– Ножовка наверное тупая, – шепчет папа, тяжело дыша и, вытирая вспотевший лоб. – Наверное досталась Ире по наследству от отца.
Ненадолго задумывается и продолжает:
– А отцу – от его отца.
После непродолжительной паузы снова добавляет:
– А отцу отца – от отца отца отца.
Тут и я подхватываю:
– А отцу отца отца от отца отца отца отца!
А потом снова папа:
– А отцу отца отца отца отца от отца отца отца отца отца отца!
Дальше мы устаем перечислять всех обладателей ножовки по ее отцовской линии.
– Наверное, – говорит папа, – эта первая ножовка на Земле… Будь она неладна!
– Ржавая совсем, – замечаю.
– Но главное, – бодро подмечает, – надпил все-таки удалось сделать. Я так думаю, что, если хорошенько треснутьпяткой, то по этому надпилу она и разломится.
Я, словно предчувствуя, говорю ему:
– Пяткой не надо! Хоть ноги у тебя пока целы! А нам ведь еще домой возвращаться!
Но он меня не слушает.
– Придержи, – говорит, – табуретку, чтобы я опять не свалился.
Становится одной ногой на самый край, наступив на часть плитки, а другую заносит для удара. Я снова зажмуриваюсь… Бабах!
– Черт! Черт! Черт! – кричит, держась за ушибленную ногу, и, прыгая на пока еще здоровой.
– Я тебя предупреждал! – говорю ему.
Тут появляется Ира.
– Вы еще живы? – интересуется.
– Все в порядке! – отвечает папа, сквозь сдержанные мужские стоны.
– Знаете, кажется, сам бог мне вас послал! – вдруг заявляет.
Зря она так, – думаю. – Мы же от чистого сердца хотели помочь – просто у нас зависимость… Но мы же старались. Чего она издевается?
Вижу папе тоже обидно такое слышать – смотрит на нее своим, налившимся кровью глазом.
А Ира продолжает:
– Спасибо вам большое! Вы мне очень помогли! Даже не знаю, что бы я без вас делала! Вы дарите мне уверенность в собственных силах! Вы меня просто окрыляете! Правда! Я уже и стену покрасила, и карниз повесила! Без вас ни за что бы не справилась! С плиткой потом разберусь. А сейчас пойдемте на кухню – чай пить!
Михаил Барановский – известный сценарист, писатель и драматург, а так же автор популярной серии книг «Я воспитываю папу» – до некоторой степени свидетельство реального существования этого подвида пап в объективной семейной реальности. И хотя в диалогах отца и сына напрямую еврейская тема практически не всплывает, чуткое читательское ухо и наметанный библиофильский взгляд без особого труда обнаружат характерные национальные черты. При этом еврейский папа вовсе не замещает еврейскую маму, а создает ей достойную антитезу. Автор любезно предоставил нам право первой публикации нескольких рассказов из еще не вышедшей третьей книги серии «Я воспитываю папу».
