Плачь! плачь! Израиля народ,
Ты потерял звезду свою;
Она вторично не взойдет —
И будет мрак в земном краю;
По крайней мере, есть один,
Который все с ней потерял:
Без дум, без чувств среди долин
Он тень следов ее искал!..
Если не знать русскую классику, то вполне можно предположить, что перед нами – перевод на русский некого еврейского поэта, воспринимающего разрушение Храма и как свою личную, и как мировую трагедию – "и будет мрак в земном краю".
Но любители поэзии, безусловно, узнали это стихотворение 16-летнего Лермонтова – самой загадочной и самой космической фигуры в русской поэзии XIX века.
Как считается, стихотворение "Плачь! плачь! Израиля народ…" было написано в качестве вставной песни для песни "Испанцы", но затем Лермонтов заменил ее на "Плачь, Израиль! О, плачь! твой Солим опустел…" – по той причине, что в 8-й лемонтовской тетради эти два стихотворения находятся рядом.
Читайте также Был ли Пушкин антисемитом?
Версия эта не очень убедительна, и в связи с этим стихотворением возникает немало вопросов. Но еще больше вопросов задает пьеса "Испанцы" – эта первая проба пера Лермонтова в драматургии, также написанная в 16 лет.
Во-первых, при ее прочтении невольно возникает ощущение, что пьеса должна была бы называться не "Испанцы", а "Евреи" – ведь они главные ее герои. Ведь значительная часть ее героев - старый Моисей, его дочь Наоми, служанка Сарра - являются евреями. Евреем, сыном Моисея, оказывается в итоге и главный герой пьесы – приемный сын Дона Алвареца Фернандо. И именно они выступают в "Испанцах" подлинным воплощением благородства, самопожертвования, человечности, умения глубоко любить и других высших добродетелей. В то же время, инквизитор Соррини выступает символом ханжества, похоти, алчности, коварства и всех прочих "свинцовых мерзостей жизни". Да и другие герои-неевреи, в сущности, не лучше и зачастую вызывают лишь отвращение.
Да, безусловно, речь идет об ученическом произведении, образы пьесы схематичны, диалогам не хватает живости. Но некоторые ее сцены очень хороши, а иные поражают именно своим видением евреев, выступающих антиподами христиан. Не случайно, когда Фернандо спасает Моисея от инквизиции, старый еврей роняет фразу: "Клянусь Иерусалимом, что он не христианин… это верно".
И уже в финале Моисей бросается к ногам Соррини со словами:
О! Господин!..
Я сожаленья не прошу — у христиан,
Я знаю, господин, оно проступок!
Но вся моя казна твоя!
На что Фернандо, этот символ благородства и умения любить, только-только узнавший о том, что он – еврей, восклицает:
Встань! встань! не унижай себя пред ним,
Будь горд, как я, — иль ты не мой отец!
Встань! — и учися ненавидеть презирая.
А чего стоит потрясающий своей силой духа и уверенностью в том, на чьей стороне правда и благородство, ответ сошедшей с ума Ноэми на замечание одного из испанцев "бедная еврейка!":
Вы думали, что я бедна — но мой отец
Стократ богаче вас — и в столько ж лучше.
Вы думали, что долго буду я
Стоять пред вами на коленах — так ошиблись!
Я буду петь, плясать и веселиться!
Загадкой является само такое отношение Лермонтова к евреям, явно диссонирующее с отношением к ним его современников. Судя по дневникам, Лермонтов крайне редко сталкивался с евреями лицом к лицу и уж точно близко не общался с ними (исключение составляет, пожалуй, лишь личный врач его бабушки, доктор Ансельм Леви). Совершенно непонятно и то, что заставило Лермонтова выбрать в качестве сюжета для своей первой пьесы события, происходившие в Испании во время гонений инквизиции на евреев, то есть в XV веке. Утверждения Иракляия Андроникова и других лермонтоведов, что поначалу поэт хотел написать пьесы из "русской жизни" и зашифровал в ней гонения на декабристов, звучат смехотворно – никакой связи тут не просматривается. Еще смешнее выглядит версия о том, что пьеса родилась из сочувствия Лермонтова "к освободительной борьбе испанского народа". Если бы его и в самом деле так волновала эта борьба, то пьеса и была бы об испанцах и они, безусловно, были бы в ней положительными, а не отрицательными персонажами.
Понятно, что всем этим литературоведа не хватало смелости даже помыслить о том, что побудило юного поэта обратиться к еврейской теме. У Б. Эйхенбаума такая смелость была, и он высказал предположение, что "Испанцы" родились под влиянием печально известного Вилежского дела о кровавом навете, о котором Лермонтов не мог не слышать. Но ведь "Испанцы" – это совсем не о кровавом навете; связь если и просматривается, то очень слабая.
Безусловно, правы те, кто считает, что Лермонтова на написание этой пьесы подвигло прочтение "Натана Мудрого" Лессинга и "Айвенго" Вальтера Скотта с их образами благородных евреев, а также "Венецианский купец" Шекспира, с которым он решил вступить в литературный диспут. Лермонтов в то время находился под влиянием этих гигантов, как, впрочем – и в куда большей степени – Байрона и Гейне. Но и это ровным счетом не объясняет выбор эпохи и сюжета "Испанцев" (действия пьесы Лессинга и романа Скотта разворачиваются далеко от Испании и в совершенно иное время), а также того явного восхищения евреями, которое сквозит во многих строчках пьесы. Для того, чтобы написать такую масштабную вещь, Лермонтов должен был прочитать какие-то работы по истории Испании того периода, но нам об этом ничего не известно.
Загадки, связанные с Лермонтовым и его столь нехарактерным отношением к евреям, не могли не породить спекулятивных версий, скорее достойных желтой прессы, чем солидных ученых мужей. Так, еще несколько десятилетий назад Савелий Дудаков выдвинул гипотезу, по которой подлинным отцом Лермонтова был доктор Ансельм Леви, и он же оказал огромное влияние на формирование личности великого поэта. Лермонтов мог узнать об этой тайне только в 16 лет, и тогда образ Фернандо – это alter ego самого автора, внезапно осознавшего свое еврейское происхождение.
Но давайте не будем заниматься спекуляциями, а попробуем разобраться, какое место занимает еврейская тема в творчестве Лермонтова и в его отношении к евреям. Тем более, что только "Испанцами" заданные нам Лермонтовым загадки отнюдь не ограничиваются…
(Продолжение следует)
