Давид Черкасский: Бармалей у нас вышел несчастным евреем с национальным носом

Первому в Союзе мультипликационному сериалу «Приключения капитана Врунгеля» в этом году исполнилось 36 лет. Премьера состоялась на Центральном телевидении, что автоматически гарантировало миллионную армию поклонников. Уже на следующий день после показа первой серии мальчишки во дворе играли не в войнушку, а во Врунгеля. А если и дрались, то за право быть старшим помощником Ломом или матросом Фуксом. «Ха-ха-ха! Руки вверх. Ваша песенка спета...», — цитировали любимых героев в любой потасовке. А как вы думаете, как называли каждую вторую бочку, найденную мальчишками в подворотнях? Конечно же «Беда»! Ну, а как же иначе, если четко сказано было: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет». По примеру героев мультфильма на так называемой «яхте» тогда отправлялись в кругосветные путешествия многие теперь уже папы, ведь тридцать лет назад это было легко — нужна была только фантазия.

Корреспондент Jewishnews.com.ua встретилась с режиссером Давидом Черкасским. Сегодня Давиду Яновичу 85 лет, но, как и во время создания мультсериала, он — источник неиссякаемого позитива, человек с тонким чувством юмора, горящими глазами и сумасшедшей любовью к своей работе. Когда-то он был просто мечтателем, который еще в детстве, до Второй мировой, с особенным пристрастием изучал детские книги. Но увлекали Давида не сами истории, а иллюстрации к ним. Позже образы тех книжных героев Давид Янович перенесет на экран, а все, что он сам любил с юности, полюбила вся страна.

Как у Вас родились образы, которые стали героями для миллионов советских детей?

Повесть Некрасова «Приключенния капитана Врунгеля» — книга моего детства. Я ее прочел еще до войны. Мне меньше сама книга Некрасова нравилась, больше — рисунки, ведь они были блестящие. После того, как посадили художника этой книги, Константина Ротова, книга исчезла с прилавков. Потом ее переиздали в 56-ом или 57-ом. У меня она была! [с гордостью говорит].

Когда предложили мне на основе этой истории создать мультфильм, я с удовольствием приступил к работе. Первые три-четыре месяца еще не знали, что будет на выходе.

За четыре года вы создали тринадцать серий этого мультфильма. По меркам мультипликации – это очень большой объем. Говорят, что по правилам жанра 10 минут делают около 2 лет. Вы осознанно взялись за исполнения такой сложной задачи?

О том, что будет сколько частей, знал заранее. К нам пришла разнарядка из Центрального телевидения. Я загорелся идеей воплотить картину с героями моего детства. Расслабляться не пришлось: в год по три части нужно было делать, по 30 минут каждая. Это большой объем работы и очень сжатые сроки. Поэтому появилось море на заднем фоне в мультфильме, чтоб сэкономить время и его не рисовать. Но картину сдавали в срок. Мы вкалывали, аж дым шел! Но если работу любишь, то все складывается: и талантливые люди в команде, и обстоятельства.

С Вашей легкой руки первый раз в истории мультипликации в мультфильме появилось видео. Это было ноу-хау! Выходит, что гениальное решение возникло по причине экономии?

Я бы сказал, что из-за лени [смеется]. Море появилось потому, что я хотел облегчить себе работу. А не потому, что я такой большой новатор. Относительно технической реализации идей, то сложность только в физической нагрузке была. Объясню… Для реализации идеи нам построили специальные станки, чтоб при съемке само море не просвечивало, ведь его изображение мы выводили на полотно. Станок был наверху. Ты передвинул перекладку, чтоб в кадре действие произошло и картинка начала двигаться, потом поднимаешься по лесенке и смотришь, как план выглядит, а потом обратно спускаешься. И так весь день по лестнице: туда-сюда, туда-сюда… [смеется] И все равно, легко работа шла!

Мы делали картину так, как видели ее мы: не для детей, не для взрослых, а как чувствовали.

В конце каждого года, когда нужно было сдавать картину, мы все жили на студии. Нам дирекция поставила стулья, кровати — мы там спали, жили, позволяли себе некоторые вольности, в том числе и выпивали, и барышни приходили… Как говорится, все «не отходя от станка» [смеется]. Было очень легко, не натужно. Ведь когда натужно, то это потом чувствуется на экране, что это сложно делалось. В итоге, комиссии наше кино понравилось, и зрителю, кажется, тоже!

Как рождался образ легендарного капитана Врунгеля?

Легко! Как только мы его нарисовали, он сам начал нас вести за собой… У нас была куколка, т.е. марионетка, которая двигалась. Проблема была только с актером для озвучки самого Врунгеля. Как-то так получилось… Мы всегда вначале работы над фильмом записываем реплики и музыку, по нашей технологии, т.е. всю фонограмму. Потом расшифровываем запись, а в конце накладываем голос под картинку, чтоб совпали ротики с движением изображения.

Уже конец года, сдавать надо, а я никак не мог найти подходящий голос для Врунгеля. Кого я только не приглашал, а все вроде бы то и не то одновременно. И вот мой ассистент Рита предложила Зиновия Гердта позвать, я согласился [Зиновий Гердт был легендой кино того времени]. Через секунду как он открыл рот, мы нашли Врунгеля! Быстро все записали, синхронно с картинкой, поверх нарисованного озвучивали. Голос Зиновия Гердта завершил созданный нами образ. А потом уже вначале его записывали, по три серии.

Сколько рисунков пришлось сделать?

Рисунков много конечно, более 16 тысяч на каждую серию. Но это и не рисунки вовсе, а перекладки. [техника «перекладки» — визитка «Киевнаучфильма», хлопотный способ создания мультфильмов] Их делали мультипликаторы, а это не каждый может. Под конец так уже наловчились, что перекладки были как рисованные, даже не заметно. У нас работал целый штат художников под руководством шикарного художника Радна Сахалтуева. Мы с ним все картины делали: от первой до последней. Надо было каждую деталь создать вручную. Мы все делали легко, с удовольствием, ведь занимались любимым делом. Коллектив у нас был отменный: художник, композитор, мультипликаторы, сама книга, да и я не последний человек…[улыбается]

Объясните, пожалуйста, урбанизированным и компьютеризированным читателям, что такое перекладки?

Вот представляете себе образ, где руки, ноги, голова… Перекладки делаются так: сначала рисуется единый образ персонажа — вот мы его создали цельным, а потом отдельно в деталях: отдельно руки, ноги, туловище (притом разные, с разных сторон), отдельно кисти в локтях и ноги от колен т.д. Это как куколка, она сама тебя ведет, рассказывает свою историю… Ты ее нарисовал, ручку подвинул, ножку – рисунок оживает. То есть «перекладка» — расчлененный человек, но на бумаге.

Как вы сдавали работу?

Очень просто: сначала приняли на студии, потом в нашем ГосКино, а в Москве уже принимали заказчики, которые платили деньги. Но там приняли «на ура!», даже прислали правительственную телеграмму, что, мол, понравилось. Потом уже они сами предлагали мне «Айболита» и «Остров сокровищ». Я уже у них был любимчиком.

Что Вы почувствовали, когда окончили картину? Жить «у станка» и в один момент осознать, что работа окончена?

Да, самое страшное в этом процессе — окончание. Ведь весь период твой организм работал на картину. И вдруг раз — сдал — и все это прервалось. Но я нашел выход от уныния. Я пошел в первое же турбюро, взял путевку и поехал кататься на лыжах. И «заболел» этим. Когда впервые стал на лыжи, мне было уже почти пятьдесят, но я всегда любил учиться новому. Потом и своих друзей «подпряг» под этот отдых. После первой картины каждый год по 15 дней мы ездили кататься в самые разные места, объездил весь Союз. Самое удивительное, что везде горы разные: вот это счастье!.. Мне до сих пор спуски снятся, что я во сне вытворяю, вы даже себе не представляете! [смеется] Лучше всех горнолыжников мира я во сне!

Поговорим о «Докторе Айболите». У других режиссеров тоже есть мультфильмы по произведениям Чуковского, а зрителю запомнились Ваши творения…

 

Ведь эти образы я вам навязал своим впечатлением от прочтения этого автора и персонажей, которые у меня лично возникли. В то время очень много на «Союзмультфильме» делали мультфильмы по Чуковскому. И там другие совершенно персонажи. А наши как-то гармонично легли в картину. Мой художник мне доверял всех героев рисовать, так сказать первые рисунки их делать. С моей руки общий образ был готов, а дальше художник их доводил до совершенства. Он детали сам продумывал и прорисовывал. Безусловно, они должны зрителю нравиться. Во-первых, они поют; во-вторых — играют, движутся, разговаривают…

Айболит, пожалуй, самый загадочный персонаж из всех, кого Вы создали на экране…

Мы сначала его нарисовали маленьким и толстым, но тоже с усами пышными. Но у нас был консультант, знаток Чуковского, он сказал, что надо его делать высоким и худым как доктора Швейцера. Мы его таким и нарисовали. Его, конечно, нам пришлось чуть поискать.

Правда ли, что из всех Ваших работ именно «Доктор Айболит» — самый любимый?

Правда! Ведь там композитор блестящий и книга Чуковского, которую я с детства помню и люблю. Должен признаться, что после Врунгеля мне было сложно над этой картиной работать. Поэтому пираты похожи на врунгелевские персонажи. Я вот недавно совсем посмотрел. Там много увидел, конечно, шелухи, уже сейчас она легко замечается. Но по музыке, по движению в кадре, по тому, как мы слепили в единую историю все стихотворения, я очень доволен этой работой. Остальных героев было очень легко рисовать, ведь они все несут одну нагрузку — противники Айболита, его антиподы: усы, борода… И Бармалей был отдельной личностью, был для нас очень интересен. Над этой картиной работал прекрасный ленингардский композитор Фиртич и соавтор сценария — Ефим Чеповецкий — блестящий киевский детский поет.

Бармалей — персонаж негативный, но в Вашем исполнении он не вызывает таких ассоциаций…

Он ранимый, понимаете? Когда читаешь Чуковского, осознаешь, сколько всего намешано в этом герое!... Поэтому мы его сделали трогательным, а не злодеем. Сначала он хорохорится, делает вид, что он очень злой, даже реплика такая есть: «Я злой разбойник? — Злой!»

У нас он вышел несчастным таким евреем с классическим национальным носом [смеется]. У меня все персонажи носатые были. А озвучивал его Жора Кишко. Он своим тоном делал героя очень нежным и чуть-чуть плаксивым.

В этом же мультфильме у Вас впервые появляется женский образ… Почему Ваша любовь к женщинам в работах не проявилась?

Да, один образ, но тоже очень неудачный. В творчестве как-то обошлось без женщин. Ведь я люблю носатых рисовать, уродливых. А женщину так не изобразишь. Но тут была злая Варвара, сварливая. Она очень сложно двигалась: голова была у нее колбасой, неповоротливая. Озвучивала ее, кстати, Миронова. Зиновий Ефимович ее пригласил, они дружили, она с радостью пришла. Вообще тогда актеры с радостью ходили на озвучание, ведь это был заработок. Тогда актеры были не такие балованные, как сейчас.

Опера «Муха-Цокотуха» с женской партией

Если анализировать одежду, которую Вы подобрали для героев Айболита, то главный герой достаточно модно выглядит и сегодня. Одежда же Бармалея кардинально отличалась. По какому принципу одевали их?

Если бандит, то должен быть пистолет. На остальное мы не особо обращали внимание при создании образа. Ведь пираты, помощники Бармалея, одевались по принципу: что украли, то и одели. Ну а Бармалей — начальник, его чуть лучше приодели, дали два пистолета и огромную саблю. Это по характеру ему подходит. Сначала он у нас был в арестантской робе в полоску, а потом уже стал начальником, приоделся. Но ничего, мы его поставили потом на место.

Голоса для героев искали долго?

Я точно знал, что именно мне нужно под конкретного героя. Были наработанные базы актеров, очень хороших: Женя Паперный, Жора Кишко, Валера Чигляев… Ну и московские: Зиновий Гердт, Семен Фарада… Врунгеля озвучивали три актера, и все по-разному. Кто по характеру мне нужен был для дальнейших серий, того и звал. Зиновий Ефимович Гердт озвучил большинство реплик Врунгеля, но, к примеру, часть, где доктор лечит разных животных — голос Юрского. Зритель об этом даже не догадался.

«Остров сокровищ» — детище «заморского» писателя. Не шел ли данный факт вразрез с советской пропагандой «нашего»?

Нет. Стивенсон — это классика, которую печатали тогда, читали, любили. Единственное, я его историю «с ног на голову поставил». Это же у автора был «экшен» и серьезный: если убивали, так убивали. А я сделал наоборот — веселым, дал совсем другой характер героям, голоса… Поэтому она и современно звучала. Конечно, можно было сделать Стивенсона с его настроением, но это вызывало диссонанс в моей душе. Мне так нравится, я сам веселый человек и все мои работы, надеюсь, такие же эмоции вызывают.

У Вас техническая специальность. Как без опыта и будучи еще мальчишкой стали мультипликатором? Это призвание, гений, живущий в Вас?

Гений — это Гоголь, а мы профессионалы, скажу я вам так. Да, я КИСИ оканчивал. Хотел в архитектурный, но тогда еврею поступить было сложно вообще куда-то, в мое время, в 50-тые. Но потом мне повезло. В Киеве образовали студию мультипликационную, я туда пришел, и меня взяли, без опыта, а просто посмотрев рисунки. Я о такой работе всю жизнь мечтал! Инженер — это было не мое. Я грезил всегда мультипликацией. Но специальность мне, от части, пригодилась, ведь инженер должен быть дисциплинированным. Я же по характеру разгильдяй. Институтский навык собрал меня. 

Госзаказов уже давно нет. После развала Союза Вы занимались иллюстрациями книг, анимировали рекламные ролики. Чем сейчас занимаетесь?

Да. Рекламой я занимался в 90-ых годах, когда студия вдруг перестала существовать, работы никакой не было. Могу с друзьями покутить, угостить. Тогда предложили рекламу делать и мне это очень понравилось. Было достаточно много заказчиков. Но я не дальновидный, ведь можно было сделать тогда свою студию по производству рекламы. Такой бизнес давал приличный доход. Когда я был просто режиссером, то заработок был слабеньким. А вот когда занялся рекламой, почувствовал, что могу и угостить… Сейчас я занимаюсь графикой компьютерной игры. Пять уровней мы уже сделали, а еще три впереди.

Что сегодня с украинским мультиком? Есть ли перспективы?

Сегодня нашего «Укранимафильма» просто нету, полуразрушено даже само здание. Раньше мы занимали три этажа, а сейчас только один — и тот не отапливается. Там из персонала работает только один или два человека, мультики не создаются уже давно. То есть все в упадочном состоянии, производства на национальном уровне нет вообще. Да и на киностудии Довженко то же самое, денег на кино и мультипликацию просто не дают.

В России мультпроизводство успешно живет. Что мешает Украине?

Да. Там выделяются немалые бюджеты на «Союзмультфильм» и очень много картин делается, ВГИК выпускает много хороших студентов, там прекрасная профессура. Мои друзья делают достаточно успешных «Смешариков», к примеру, в съемки инвестируют частные лица. Спрос есть, дети ходят на мультфильмы. В Украине нет заинтересованных лиц в развитии отрасли. Вы посмотрите на Верховную Раду. Какая мультипликация? Я даже уверен, что они и не знают, что это такое. Им и раньше-то было не до этого, а сейчас война, тем более. Но есть несколько студий в Украине. В основном это по заказу, рекламные проекты. Но это капля в море — не то, на чем можно растить детей, ведь выпускать нужно потоком, тогда дети будут воспитываться.

По Вашему мнению, что должен нести зрителю мультик?

Мне кажется, что он должен быть веселым, музыкальным, красочным; нести наивную мораль, доносить «что такое хорошо, а что такое плохо». Я же свои картины делал, как умел. Мне повезло, что это потом нравилось и другим. Вот мне нравился — сделал «Остров сокровищ». Это одна из первых книг, которую я прочел в детстве, как и «Врунгель» — она из первых моих книг тоже…

Вы — признанный талант, вырастивший и воспитавший на своих работах не одно поколение. О Вас знают и Вас любят во многих странах, в том числе и в Израиле. Почему не выехали в «глухие» 90-ые, когда все развалилось?

Черт его знает! Мог, но не выехал. Я насколько советский человек, что даже об этом и не думал. Хотя предложения были.

Находясь уже в зрелом возрасте Вы вступили в союз с Авраамом — прошли обряд Брит-милы. Мазл тов! С рождением Вас. Это важный шаг для иудея, как Вы на него решились?

Я обрезание сделал в 75 лет. Так что, я юный, малолетний еще [смеется].

Хотя до эвакуации я даже не знал, что я еврей, в школе даже не знал о своих корнях: родители говорили на идиш, ну и говорили — я этому значения не придавал. Вообще тогда (до Второй мировой войны) на эту тему никто не разговаривал. Время такое было. Мы тогда жили под Чкалова [Оренбург, во время эвакуации]. Пришли как-то ко мне друзья и услышали, что говорят на непонятном языке. И сбежалась тогда вся эта деревушка смотреть на нас: какие же эти евреи? — они даже представления не имели. И так удивились, что мама была красивой женщиной, что руки есть, что ноги есть… Было смешно. Вот тут-то я и узнал, что еврей.

Вы с женой «на одной кухне» трудились, она ведь тоже мультипликатор. Не уставали друг от друга, все-таки 24 часа вместе?

Нет. Она у меня человек не бытовой, а творческий. Бывшая моя ученица по первым моим работам на студии, и с тех пор мы вместе. У нас сын, учился в Институте Карпенко-Карого на кинорежиссера, работает на киностудии. Жена у меня очень мудрая женщина: не устраивает скандалов, какой бы я пьяный не пришел. Она поначалу пыталась что-то говорить, но потом поняла, что пьяному человеку нет смысла что-то доказывать, а на следующий день — тем более. [шутит]