Девятый поезд

1 сентября 1939 года на пражском вокзале стоял под парами готовый к отправке поезд. День был серый, моросил дождь. В поезде к окнам прилипло множество распухших от плача детских лиц. Толпа женщин и мужчины на перроне — хорошо одетых, напоминала бы похоронную процессию, если бы не затравленное выражение лиц.

Вдруг прерывистый женский голос запел еврейскую колыбельную про деревце, с ветвей которого разлетелись птицы. На платформе нестройно подхватили всем знакомые слова…

Резкий гудок заглушил на мгновение все голоса.

Поезд так и не отошел от перрона.

Раздались свистки, лай собак. На перрон вышли солдаты с рвущимися с поводков овчарками, стали разгонять толпу. Они распахивали двери вагонов и по-немецки приказывали детям выходить. Дети бросались к родителям, радостные, что не будет разлуки.

Вскоре люди ушли.

Перрон опустел.

Вагоны, откуда высадили детей, так и стояли пустые, с растворенными дверями...

Последний, Девятый поезд — Kinderstransport — с еврейскими детьми отправить в Англию не успели.

Детей было в нем 250.

С 5:20 утра уже бомбили Польшу.

Накрапывал дождь.

Началась война.

Всех, кто был в тот день на этой платформе среди отъезжающих детей и провожающих взрослых, вскоре отправят в гетто Терезинштадт, под Прагой. А оттуда — в Аушвиц.

Неизвестно, откуда пошел этот жуткий слух. В толпе обреченных, ждущих свой очереди перед железными дверями газовой камеры Аушвица, передавалось из уст в уста: когда зашипит газ, надо петь.

В легкие при этом попадает больше всего отравленного газом воздуха — так смерть наступает быстрее…

Надо петь, чтобы умереть... Может быть, и эту колыбельную, недопетую тогда на платформе дождливым сентябрьским днем, пели для этого же…?

Оглядываясь на свою жизнь, мы иногда с изумлением понимаем: то, что нам казалось не таким уж важным делом, оказалось, пожалуй, основной причиной нашего прихода в этот мир и существования на земле.

В богатом лондонском пригороде Вест Хемпстед жил молодой, счастливый веселый лондонец Николас Уинтон. Его отец был видным банкиром, одно время работал в Москве. Николас, родившийся в 1909 году, получил прекрасное образование в одной из лучших частных школ. Обожал фехтование, теннис и горные лыжи. Семья была выходцами из Баварии еврейского происхождения, но во время первой мировой даже говорить в доме по-немецки отец Николаса строго запретил, фамилию с Wertheim нотариально заменили Winton (кто мог их осуждать, когда королевская династия сделала с началом первой мировой то же самое!). Несправедливость, творящаяся в мире, конечно, волновала Николаса, но жизнь была слишком интересна, чтобы очень уж на это отвлекаться.

Вся семья ходила в англиканскую церковь, и в увитом плющом лондонском доме Уинтонов размеренно текла жизнь типичной английской семьи «чуть выше среднего класса» начала века: белые джемперы для крикета, ракетки, Аскот, Хенли, лодочные прогулки, по вечерам — коктейли и джаз. Пережившая жуткую войну Англия, бросившись в развлечения и спорт, пыталась скорее забыть кошмар войны, которую называли «последней войной на земле»...

А потом случился 1933 год, в Германии совершенно законным путем пришел к власти некий Адольф Гитлер. С его приходом Германия выбралась из экономического кризиса, уменьшилась безработица. Новый канцлер дал народу долгожданную стабильность и внушил им наконец гордость за свой народ и свою героическую историю. В общем, все начиналось хорошо. Но фюрер вдруг решил, что его планам превращения Германии в сильную и великую державу мешают евреи… Обожающие толпы, ловившие каждое слово национального лидера, который позволил им подняться с колен после унизительного Версальского мира 1918-го, без рассуждений сразу же возненавидели врагов своего лидера и своего процветания!

…В ноябре 1938-го уже случилась ночь еврейских погромов, Ночь Битого Стекла (так это по-английски, на других языках ее почему-то слишком поэтично называют «хрустальной»). Но Европа все еще не подозревала (или отчаянно не хотела подозревать), по какой наклонной плоскости покатилась к новой войне европейская история, все сильнее набирая ход.
Николас Уинтон, в тот год уже тридцатилетний, делал прекрасную карьеру в отцовском банке и решил, как не раз бывало, покататься на лыжах и встретить новый 1939 год с друзьями в швейцарских Альпах. Один из его друзей, преподаватель Вестминстерской школы, убежденный лейборист Мартин Блейк, уехал раньше, и путь его лежал через Прагу.

Именно он позвонил домой Уинтону однажды ночью. Волнуясь, Мартин прерывистым голосом говорил о том, что ни о каких лыжных развлечениях для него, по крайней мере, не может быть и речи. Что в Праге творится что-то ужасное: из аннексированных гитлеровцами Судет бегут тысячи людей — семьи, в основном — еврейские, потерявшие все. Мартин звал друга приехать в Прагу и посмотреть, может можно будет что-то сделать, чем-то этим людям помочь.

Новости приносят новые свидетельства того, что Гитлер не собирается останавливаться на аншлюсе Австрии и «возвращении» Судет — и ничего хорошего ждать беженцам не приходится. Конечно, и в страшном сне никто тогда не мог представить, что именно им уготовано…

Уинтон приезжает в Прагу и поселяется в отеле Шроубек на Вацлавской площади, который и становится центром их операции по спасению беженцев. Он задействует все свои довольно обширные связи и связи своего отца, чтобы вытребовать визы и разрешения. Продирается через бюрократические заслоны, которые прочнее противотанковых ежей. Нацисты не препятствовали их действиям: у них были в это время более важные планы. Номер Уинтона в отеле осаждали родители, умолявшие спасти их детей… Британское правительство разрешает вывезти только тех детей, на прием которых британскими семьями поданы заявки и за которых внесли 50 фунтов залога для оплаты возвращения домой, когда все успокоится. Правительства Европы и Америки до самого 1939-го надеялись, что все это временно, все не так страшно и скоро «рассосется», что Судетами гитлеровские амбиции будут удовлетворены…

Они работали по 24 часа в сутки — Блейк, Уинтон, потом к ним присоединилась Дорин Уорринер, которая в это время читала лекции в пражском университете. Вместе они координировали все усилия — находили в Британии семьи, пожелавшие принять детей, организовывали перевод денег, оформление виз.

Мать Уинтона, Барбара, а также знакомые — Тревор Чадвик, Джефф Фелс — помогали им, находясь в Британии. Публиковали объявления в газетах, писали правительствам, организациям.

Всю весну и все лето 1939-го они отправляли детей из Праги как могли — воздухом, морем, сушей. Всего от пражского вокзала отошло восемь составов. Последний — 2 августа 1939 года, в нем эвакуировали 68 детей. У каждого ребенка была на шее табличка с номером, по этому номеру ребенка должна была найти встречавшая его семья. Дети знали идиш, немецкий, чешский, но по-английски — ни слова. Младшему из детей было 3 с половиной года, старшему — 14. Разрешался один чемодан с вещами. В каждом лежали фотографии родителей и родных. Это единственное, что у детей впоследствии останется от родителей.
Каждый обещал на перроне сыну или дочке, что они очень-очень скоро встретятся.

Поначалу от оставшихся в Праге родителей детям в Англию шли письма, в 1942-м последние письма прекратились…

Самый большой состав, которым должно было быть отправлено 250 детей, был 9-й... Он от перрона так никогда и не отошел.

Когда жена Николаса Уинтона в 1988 году случайно нашла на чердаке коробку с фотографиями и документами о Kinderstransport, потрясенная, она связалась с ВВС. Он во время войны служил в военно-воздушном флоте и последующие события его жизни, которые он считал гораздо более значительными, совершенно заслонили для него довоенный эпизод со спасением детей.

И вот в 89-м его пригласили на ВВС принять участие в передаче, которая будет посвящена детям войны. Больше о теме разговора он ничего не знал. Когда ведущая Эстер Рантцен обратилась в зал студии и попросила подняться тех, что обязан своим спасением своей жизнью Николасу Уинтону, вокруг него встали все...

Потрясенный старик оглядывался, не верил своим глазам и утирал слезы.

Журналисты ВВС разыскали в разных странах многих из спасенных Уинтоном детей. Они прилетели в Лондон на выпуск передачи «Это — жизнь», посвященном Уинтону. Он спас 669 детей. Вместе с детьми и внуками, которых бы не было, их теперь больше пяти тысяч. Все они считают его своим вторым отцом.

Такая теперь у Уинтона на старости лет семья!

Когда у Уинтона спросили, счастлив ли он, он ответил: «Нет».

Почему? Потому что часто думает и видит сны о том последнем, Девятом поезде, который так и не отошел от пражского перрона, и о тех детях…

Когда в 1989 году Николаса Уинтона с женой Гретой пригласили почетными гостями Яд Вашем, Николас решительно пресек все разговоры на тему, не включить ли его в число Праведников-неевреев, которые рисковали собой, спасая евреев во время Холокоста: «Я категорически не могу дать на это согласие. Я никогда не рисковал ради спасения этих детей жизнью. Это не геройство. К тому же, мои родители евреи, хотя и христиане, а сам я агностик и нерелигиозен. Я не получил еврейского воспитания. Я всю жизнь я не считал себя евреем. Я и сейчас точно не знаю, как ответить на этот вопрос. Но здесь, сейчас, в Яд Вашем, думаю, я еврей…»

В 2002 году Королева Великобритании, прикоснувшись церемониальным мечом к плечу Николаса Уинтона, сделала его Рыцарем Британской империи. «Rise Sir Winton!»

В прошлом году Уинтон награжден чешским Орденом Белого Льва, и на вокзале в Праге Уинтону открыт памятник.
Не знаю, присутствовал ли он сам на его открытии, но вполне мог бы.

Да-да, Николас Уинтон здравствует и поныне, 19 мая ему исполнится 106 лет и, говорят, он еще водит свою машину, но «только не очень далеко и не очень быстро».

Источник