Фауст Миндлин: В нашем театре мамы помогают больным детям быть полноценными
Я побывала на детском спектакле, который меня потряс. Чем может потрясти детский спектакль, да еще с названием «Айболит против Бармалея»? Ну, например текстом, который совсем не от Чуковского и не в стихах даже. Пожалуй, это фантазия на тему. В кратком пересказе. Но с шутками, удачными находками и гэгами, которых, как сокрушался после спектакля режиссер, актеры половину пропустили. Это он знал, что пропустили, а мне хватило и тех, что были, чтобы смеяться, радоваться остроумию автора сценария и изумляться: неужели это тоже – он – и сценарист, и режиссер, и самый веселый, трогательный, комичный актер – Крокодил, Пират, Бегемот и даже пол-Тяни-Толкая. И песни, и костюмы, и музыка… Легко, остроумно, талантливо.
Спектакль вполне конкурентен, судя по вниманию и эмоциям маленьких зрителей. Да и меня заворожили новизна старой сказки, режиссерские находки и увлеченность исполнителей.
Но потрясение не в этом. Актеры! На сцене лишь один профессиональный актер, остальные… нет, не любители, для них это даже не дело жизни, это сама их жизнь. Та жизнь, которая замуровала их в кокон болезни, умолчания, невключенности в общую, нормальную.
Этот театр – семейный. В нем играют дети и родители. Не только потому, что это замечательно – делать общее дело, но и потому, что эти дети не могут без родителей. ДЦП, эпилепсия, глухота… – стена, которая отгораживает их от мира, заключая в гетто инвалидов.
Я больше десяти лет занималась с детьми в театральной студии, со здоровыми детьми. За редким исключением, главная их проблема на сцене была в отсутствии коммуникации и осознания. Обычно дети говорят текст с заученными интонациями и движениями, но не участвуют – попросту говоря, у них пустые глаза и отсутствует зрительный (а значит, и эмоциональный) контакт с партнерами по сцене. Этому надо специально и долго обучать, меняя личность.
А родители, если речь идет о семейном театре, – им не очень интересно репетировать и выходить на сцену с собственными детьми. На сцене они сами дети – играют в то, во что жизнь им не додала – в артистов.
У детей, задействованных в спектакле «Айболит против Бармалея» глаза включены! У больных детей. Невероятно. Какими усилиями?
И у родителей, играющих в этом спектакле, успех измеряется не кайфом на сцене, не «собою в искусстве» и даже не «искусством в себе», а достижениями их детей.
После спектакля я разговариваю с участниками. Сразу видно, что они все – единомышленники, одна команда. Мамы рассказывают, как их дети «несутся» на репетиции, как они дома вместе учат тексты и проверяют друг друга, как им, погруженным в вечное выхаживание своих детей, неожиданно привалило счастье личной реализации, общения, дружбы.
А потом – долгий разговор с Фаустом Миндлиным – человеком, сотворившим это чудо.
Фауст Петрович Миндлин – актер кукольного театра, потомок актеров еврейского театра. Много лет он собирает по крупицам информацию для книги о еврейском театре.
И много лет по крупицам собирает личности детей, обездоленных от рождения.
Началось все с того, что его пригласили в одесскую еврейскую благотворительную организацию Хесед Шаарей Цион – «поделать что-нибудь такое» с детьми-инвалидами.
«Надо было выучить с ними два-три стишка, с девочками – танец кукол. И все были бы счастливы. Так они думали. А я так не думал. Я начал увлекаться! - рассказывает Фауст. – У этих семей безотрадная, тяжелая жизнь… В Хеседе им помогали – пайки, стрижка, лекарства… А я говорил – мы увидим небо в алмазах! На меня смотрели как на идиота.
Они ходили на занятия. Может быть, им было жалко меня, и они приходили.
Это была каторжная работа. У детей не фиксировалось внимание, невозможно было добиться, чтобы ребенок меня выслушал. Несколько месяцев ушло на то, чтобы подготовить хотя бы мини-сценки.
Занятия проходили в маленькой комнатке, которая провоцировала детей на безобразия. Они были изолированы. Мне нужно было их вывести. Нужен был зал, сцена, чтобы не было четвертой стены, чтобы они понимали, что они видны, на них смотрят. Мы пробовали заниматься в шахматно-шашечном клубе Хеседа. А потом мне пришла счастливая мысль о Доме с Ангелом, и я обратился за разрешением к Борису Давидовичу Литваку. Почему бы одному благотворительному фонду не работать с другим благотворительным фондом?
Борис Давидович сказал: конечно!
Они взяли нас под крыло, центр Литвака: это наши дети, такие же, как остальные, приходящие за помощью».
Фауст Петрович рассказывает историю появления театра в Детском реабилитационном центре, теперь уже имени Бориса Литвака.
«Борис Давидович окружал себя людьми, такими же «сумасшедшими», как он. Я их прозвал «литваковцы». Когда были уже закончены четыре этажа и сделан лифт, его близкий друг, известный скульптор Резо Габриадзе сказал, что Дому не хватает детского театра. Борис Давыдович подхватил эту идею, что называется слету, и появился пятый этаж – с театром. Габриадзе подарил этому театру созданный им вертеп с куклами. Эскиз занавеса сделал Михаил Рева (он же автор Ангела на фасаде Центра – «Дома с Ангелом», как его прозвали в народе). И были приглашены актеры Одесского кукольного театра.
В мире в структуре подобных лечебных учреждений нет такого подразделения – театр.
Арт-терапия служит исцелению, фантастически расширяя возможности».
Актеры кукольного театра выступали перед больными детьми. А 10 июня 2001 года на этой сцене состоялась премьера спектакля по книге Марка Шагала «Полеты с ангелом» с Фаустом Миндлиным в главной роли. Фауст говорит, что этот спектакль - о преодолении, о работе души, преодолении непонимания. Преодоление – как способ жизни.
А потом Фауст стал готовить на этой сцене спектакли с участием больных детей.
«Они пришли в центр Литвака, – продолжает Фауст свой рассказ. – Я стал «прижимать» их к сцене, объяснять – вот здесь будут зрители. Сажал в первые ряды кукол, медведей – разные игрушки. Выключал свет в зале. Все проходило очень медленно и мучительно.
Легче всего было работать с Алиной - у нее не было врожденных поражений, были ожоги, на нее выварку, что ли, перевернули. Алина танцевала, крутила колесо.
Нам дали какие-то костюмы. Хесед дал канцтовары и мамы детей смастерили шапочки ромашек… Подобрали музыку. И мы сделали небольшой спектакль. Это был подвиг, потому что раньше у этих детей невозможно было удержать внимание на две минуты.
Мы поняли, что театр будет семейным – как инструмент реабилитации, причем совместной – и детей, и родителей. Потому что мамы с такими детьми тоже нуждаются в реабилитации.
Даже здоровые дети на сцене моментально зажимаются или становятся гиперактивными – это другая форма зажима. А если ребенок еще и плохо двигается, а еще забывает текст, а еще у него не работает переключение… Все это нужно было укрепить каким-то каркасом. Лучшего «каркаса», чем мама, я не нашел и придумал, что каждая мама как бы выводит своего ребенка на представление. Она стоит за ним, и он знает, что мама рядом. Это очень простой прием, он лежит на поверхности, он родился из наших обстоятельств.
Дети одеты в яркие костюмы, а мамы – в черном, но они не «бесчувственный фон», у них есть и свои сольные актерские партии.
Это как бы игра в импровизацию, способ существования на сцене. С этими детьми в любую минуту может произойти все, что угодно, и тогда мамы как бы ведут сказку, удерживая рамки спектакля. Если, например, это королева, то мама – фрейлина, и если у «королевы» ступор, то «фрейлина» говорит: «позвольте я объясню». Дети, почувствовав эту поддержку, успокоились, стали увереннее.
Семейные театры, конечно, существуют. Но в нашем театре мамы помогают больным детям быть полноценными.
Поначалу им было сложно решиться. Катя – просто мама двух детей, и оба нездоровы. Мама Алины была как «деревянная». Она не могла произнести со сцены никакие слова. Вот Б-г не дал ничего в этом плане – как ни приспосабливай, все равно это будет выбиваться. Либо это должен быть какой-то особенный, яркий персонаж…
Мы пытались ей помогать, перебивали и брали текст на себя: (изображает) «Позвольте, я объясню», «Держитесь, милочка, я объясню» – так мы обыгрывали ее присутствие на сцене.
Потом согласилась играть Елена Доценко (та самая, которая сказала мне, что им, мамам, повезло самореализоваться в этом театре – И. Н.). Она – главный бухгалтер серьезной коммерческой фирмы: «Фауст Петрович, как вы себе это представляете?» – как бы сидя в кресле главбуха, в очках…
Но ради детей они согласились.
И дети, которые чувствовали себя на сцене неловко, увидели, как мамам неловко, и начали успокаивать их. Возникли тандемы: они помогали друг другу, советовались, уходили с этим домой, там репетировали… . У нас сложилась актерская команда, основанная на взаимовыручке – все друг другу помогали.
И работа пошла.
Неожиданно проявился и другой результат: у Лени (тот, который играет Бармалея) стали реже происходить приступы эпилепсии, он научился управлять собой. Перемены, которые раньше провоцировали приступ, стали обыденностью актерского бытия: испугаться, обрадоваться, загрустить… – он научился переключаться. Перемены перестали порождать тревожное состояние, приводящее к развитию приступа. У него сейчас приступы бывают где-то раз в год.
Эдик (в спектакле он – Айболит) до семи лет практически не говорил – у него была задержка речи, логопедические дефекты. Все неразвито, все блокировано…Он начал разговаривать в театре.
Театр – это возможность поработать душе, плакать, смеяться… переживать.
В сентябре мы начали репетировать спектакль по пьесе Льва Дворского «Прыгающая принцесса». Весной, когда спектакль был уже почти готов, Алине стало хуже. Ей потребовалась операция в Киеве. Мы начали искать замену и нашли стоявшую на учете в Хеседе Леру – девочку с двумя слуховыми аппаратами.
Лера с мамой Катей вошли в спектакль очень быстро. Ведь мамы идут ради детей, они не играют мам – они существуют там, и создается очень хорошая атмосфера тепла, поддержки. У нас образовалось ядро – я, Лена, Инна, Вика, Катя и их дети – два мальчика и две девочки.
Вообще в спектакле было задумано больше ролей. Приходила на репетиции девочка со сложностями позвоночника. Я хотел дать ей очень смешную роль и сделать специальный костюм для нее, но она перестала ходить. Потом еще приходили дети – я каждый раз модифицировал постановку, стараясь их включить. Но из-за недомоганий и невозможности регулярно ходить на репетиции, они исчезали.
Мы назвали спектакль «Заколдованная принцесса». Я хотел показать не только внешнюю привлекательность детей, была совсем другая задача. В спектакле любовь все меняет – все, даже отрицательные герои, становятся прекрасными, добрыми, трогательными.
Мы показали спектакль в центре Литвака. Все были в шоке. Этот первый спектакль стал нашей «Чайкой». Мы получили дипломы, подписанные Борисом Давидовичем.
В 2012 году нас пригласили в Москву на 2-й Международный фестиваль людей со специальными потребностями «Нить Ариадны». Это один из крупнейших в Европе фестивалей подобного типа, со множеством номинаций: литературная, танцевальная, изобразительное искусство, театральная… Там работало несметное число психологов. Это огромная машина. Лучшие музейные и театральные площадки Москвы, масса объектов и людей – масштаб колоссальный.
Мы работали в центре Мейерхольда, на большой сцене. Были московские, питерские театры, омские, иркутские… – лучшие театры России в этой категории, которые уже существовали лет по пятнадцать. У них замечательные наработки.
Израиль привез блестящий спектакль «Серебряная ложечка» - спектакль о мечте. Это были олигофрены, 25 человек. Они там, в Израиле, работают в мастерских, для них созданы рабочие места. Зал ревел от восторга. Артисты, они остались в детстве и играли в спектакле детей. Мы все, зрители, плакали и минут двадцать аплодировали стоя. Были еще Германия, Финляндия, Голландия, Российские театры… От стран СНГ была только Украина, а точнее – Одесса, наш Центр, наш театр.
Это был триумф! Несколько месяцев назад эти дети еще не могли нормально говорить. У нас не было театра. Были измученные мамы, которые хотели выспаться… А тут – длинные юбки, декольте, большая профессиональная сцена, телекамеры, репортажи, афиши, журналисты, гостиница, гастроли… Какая сумасшедшая жизнь! Мы получили приз зрительских симпатий. В конце спектакля - свадьба Принца и Принцессы, и все приглашены: дети идут в зал угощать зрителей конфетами. Голландская команда выстроилась в очередь - Лерка была махонькая – поцеловать ручку принцессе.
Это был декабрь, заносы, поезд опоздал… Мы приехали окрыленные и стали работать.
Их имена теперь иначе звучали – «Эдуард Ершов! Елизавета Никифорова!»
Я стал им ставить другие задачи – в той же «Принцессе» – которые раньше они не могли выполнить.
Дети развиваются и растут. Мы даже сделали спектакль с другим финалом. Они научились радостно жить. Двигаться, говорить, говорить выразительно. Они учатся каким-то вещам, которые в жизни им будут помогать. Актерская школа учит освобождаться от зажима и включать фантазию. Они заблокированы болезнью со всех сторон. У них эмоциональная сфера была загнана, неразвита. Включая фантазию, они перестают фокусироваться на своих недостатках. Они теперь абсолютно не похожи на тех детей, с которыми я начинал.
А фестивали продолжались… Хесед оплатил нам фестивальный сбор и дорогу в Запорожье - там на острове Хортица проходил фестиваль «Шлях до успиху» (Путь к успеху). 35 команд детей со специальными потребностями, со всего СНГ! Обалденный фестиваль! Конный цирк, лагеря казаков, Диснейлэнд и другие развлечения – все это детям предоставили.
Наши дети оказались честолюбивыми. Ждали, когда освободится зал для репетиций. Все помогали друг другу, даже помогали носить сумки.. Они сыграли как никогда!
Мы получили Гран-при. Стали матереть! Но кроме приза, мы с родителями договорились и сделали конверты с небольшой денежной премией для детей – как у настоящих артистов.
Но встречались на фестивале и вопиющие вещи – в некоторых коллективах. Допустим, у ребенка крысиная внешность. Он внутри – замечательный человек, но внешность такая. Зачем что-то придумывать, когда можно надеть ему ушки, хвостик и пусть он бегает по залу, и все думают, какая противная крыса! За такие вещи нужно убивать. Это запрет на профессию. Наш девиз – преодоление. Преодоление косности, глупости человеческой, брезгливых взглядов, насмешек, возможности видеть только плохую походку, заикание, искалеченное тело… и не видеть, что это тонко чувствующая душа, что там живой, талантливый человек, которого надо реализовывать».
С 1 октября 2014 года Фауст Миндлин стал руководителем отделения арт-терапии. Это не только театр, но и выставки, встречи, мастер-классы, фестивали, инвалидный спорт, занятия детей с хореографами и обязательные занятия со взрослыми пациентами центра.
А в семейном театре поставлены уже четыре спектакля. В «Айболите» 70 минут непрерывного действия. Дети, больные дети, играют на сцене, в разных точках зала и переключаются на разные роли! И без всякой снисходительности можно сказать, что это спектакль для всех – его с удовольствием смотрят обычные дети и взрослые.
Раз в месяц они выступают перед пациентами Центра.
Этому маленькому и мужественному коллективу необходимо помочь выйти на обычную публику, стать ее частью. Ведь этим детям так нужна социализация, включенность в обычную жизнь, в человеческое общество.
Но к сожалению, после смерти Бориса Литвака значительно снизился интерес к центру, в том числе и СМИ. Фигура Бориса Давидовича, которого уважал и любил весь город, обеспечивала рейтинг телеканалу и журналисту, дополнительные дивиденды…
Говорят, уровень развития государства, уровень цивилизованности общества можно определить по положению женщины в нем. Но есть еще один критерий – готово ли общество включить в равноправные свои члены инвалидов или будет довольствоваться жалкими подачками им и оберегать свой покой, ханжески отворачиваясь от увечных и слабых.
И лишь одиночки – люди, которые умеют не только чувствовать чужую боль, но и активно, не считаясь с силами, временем и затратами, менять жизнь этих людей – сделали это делом своей жизни. Есть такое племя – литваковцы.
