О нем не слагают легенд, не рассказывают анекдотов. В тени еврейской мамы его не видно и не слышно. Существует ли вообще такой культурный феномен, или еврейский папа ничем не отличается от всех прочих пап?
Читайте также первую, вторую и третью историю о еврейском папе.
— Хочешь расскажу тебе анекдот? — спрашивает папа.
— Конечно, — говорю.
Люблю я анекдоты.
— Ну, тогда слушай. Приезжает корреспондент в одну горную деревню и обращается к пастуху:
— Скажите, сколько шерсти дает один баран?
Пастух спрашивает:
— Какой? Белый или черный?
— Ну, например, черный, — отвечает корреспондент
— Черный дает три килограмма.
— А белый? — интересуется корреспондент.
Пастух говорит:
— Тоже три.
Корреспондент думает: «Ну, ладно» — и снова спрашивает:
— А сколько одна овца дает молока?
— Какая? Белая или черная? — снова уточняет пастух.
— Ну, например, черная.
— Черная — два литра.
— А белая?
— Тоже два.
— Скажите, — спрашивает корреспондент, — а сколько съедает баран травы в сутки?
— Какой? Черный или белый?
— Ну, например черный?
— Пять килограммов.
— А белый? — снова спрашивает корреспондент.
— Белый тоже пять.
Тут корреспондент не выдерживает:
— Слушайте! — кричит он пастуху. — Что вы мне голову морочите?! Какая тогда разница между белыми и черными?
Пастух говорит:
— Ну, черные — это мои барашки.
— А белые? — спрашивает корреспондент.
— А белые — тоже мои…
— Это все? — спрашиваю у папы.
— Ну, да, — говорит.
— Что-то несмешной какой-то анекдот.
— А по-моему, очень даже смешной! Я, — говорит, — когда услышал, так хохотал, что у меня аж скулы заболели и пупок чуть не развязался.
— Ерунда какая-то! Зачем этот пастух все время переспрашивает: белый или черный, если разницы никакой нет?
— Я не буду объяснять анекдот, — отвечает. – Забудь!
Но как такое забудешь?
— Дурацкий анекдот, — говорю. — Совершенно несмешной.
— Это только тебе кажется, что он несмешной, — раздраженно отвечает.
Я говорю:
— Нет, это только тебе так кажется, что он смешной. Кому хочешь расскажи — никто даже не улыбнется.
— Ладно, — говорит папа, — давай эксперимент поставим. Вот скажи, у кого из моих друзей, по-твоему, хорошее чувство юмора?
Я задумываюсь.
Папа предлагает:
— У Заволженского?
— Ну, не знаю, — говорю. — Скучный он какой-то, твой Заволженский. Если по правде, настоящая зануда.
— Ладно, — соглашается, — есть немного. — А у Осипова?
— У Осипова, — говорю, — кошка прикольная, а сам он мне совершенно не нравится.
— Чем тебе Осипов-то не угодил? – удивляется.
— Громкий он какой-то, — отвечаю. — И потеет все время.
— Марик, — говорит папа нервно. — Какая разница, потеет он или не потеет? Я же тебя про чувство юмора спрашиваю. А оно у Осипова, как мне кажется, вполне приличное, несмотря на то, что он все время потеет.
Папа замокает, как будто пытаясь понять, есть ли в человеческой природе какая-то связь между чувством юмора и потоотделением, а потом снова ко мне:
— Ну, хорошо. А что ты скажешь про Трахтенбройда? Вот уж у кого шикарное чувство юмора!
— У кого-кого? – говорю. — У Трахтенбройда? Чувство юмора? Не смеши меня!
— Что ты имеешь против Трахтенбройда? — наседает.
— Да он же все время смеется безо всякого повода, как будто его постоянно кто-то щекочет за пятки. Ему палец покажи — он вообще обрыдается!
— Так, — папа мрачнеет, долго смотрит в окно, потом резко поворачивается ко мне:
— А что ты скажешь по поводу Минкиной? Как у нее с чувством юмора, по-твоему?
— Минкина прикольная, — говорю.
— Как кошка Осипова? — спрашивает.
— При чем тут кошка Осипова?
— Ты только что говорил, что у Осипова кошка прикольная.
Я развожу руками
— Ну, нельзя же все так буквально воспринимать!
— Хорошо, — говорит, затем берет телефон, набирает номер и включает громкую связь.
— Минкина, привет! — здоровается папа недовольным голосом.
— Привет! — слышу Минкина ему отвечает.
Папа говорит сурово:
— Хочу тебе анекдот рассказать.
Слышно, как Минкина хмыкает:
— Ну, давай.
Папа рассказывает ей анекдот. Минкина хохочет.
— Смешной анекдот? — строгим голосом спрашивает.
— Смешной, — она говорит.
— Спасибо! — и кладет трубку. — Ну и что, — ехидно обращается ко мне, — у кого проблемы с чувством юмора?
— У тебя! — отвечаю. — …И у Минкиной твоей!
Папа аж взвивается:
— Она же смеялась! Ты слышал? Слышал? Ухохатывалась! Ржала практически!
— Слышал, — говорю. — Так это она, чтобы тебя не обижать.
— Значит, по-твоему, Минкина из вежливости смеялась, а анекдот на самом деле ей не понравился?
— Ну, конечно! — говорю. — Дурацкий анекдот, ничего смешного. Давай поставим другой эксперимент.
— Какой? — вяло интересуется.
— Давай, — предлагаю, — теперь моим друзьям звонить.
— Это еще кому?
— Ну, например, Лере Воскобойниковой.
— Тоже мне, — отвечает, — нашел эксперта!
— А что, — говорю, — Воскобойникова ничем не хуже твоего Трахтенбройда!
— Ха-ха! Ну, ты даешь! — делает вид, что ему смешно. — Твоей Воскобойниковой до моего Трахтенбройда, как до Луны! Да нет, — спохватывается, — как до Марса! Точнее — до Плутона!
— Ладно, — говорю примирительно, — Паша Борецкий. Что скажешь?
— С каких пор Паща Борецкий стал твоим другом? — удивляется.
— С недавних! — отвечаю. — Мы с ним как-то так хохотали, что у нас слезы текли в три ручья. Нас за это даже с биологии выгнали.
— Отлично! И над чем хохотали? — интересуется.
— Да я не помню уже. Это и неважно. Главное — у него чувство юмора шикарное.
— Прямо-таки шикарное? — докапывается.
— Я ж тебе говорю — хохотали как сумасшедшие.
— Это ни про что, — заявляет. — Ты думаешь, люди, у которых нет чувства юмора, никогда не смеются? Обычно они хохочут больше других! Вот, как твой Борецкий…
— Нет! — отвечаю. — Они, как твой Трахтенбройд!
— Не трогай Трахтенбройда! — заявляет. — Трахтенбройд — это… это… — долго не может подобрать подходящего слова. — … Это — ого-го! А про твоего Борецкого я на родительских собраниях только и слышу. Не нравится мне, что ты с ним тусуешься. А Трахтенбройд, между прочим, школу с золотой медалью закончил!
— Хорошо, — снова соглашаюсь. Давай Вове Цырлукову позвоним — он круглый отличник.
— У него хорошее чувство юмора? — спрашивает.
— Шикарное, — говорю, — у него чувство юмора. Он всегда смеется, когда я шучу. Поэтому анекдот будешь рассказывать ты.
— Хорошо, — соглашается папа.
В общем, звоню я Цырлукову.
— Вова, сейчас тебе мой папа анекдот расскажет, а ты потом скажешь, смешно тебе было или нет, ладно?
— Ладно, — говорит Вова.
Передаю папе телефон. Он рассказывает анекдот. Рассказывает-рассказывает и вот уже заканчивает:
— Пастух говорит:
— Ну, черные — это мои барашки.
— А белые? — спрашивает корреспондент.
— А белые — тоже мои….
Слышу, Цырлуков молчит в трубке. Вообще ни звука не издает. Гробовая тишина.
— Алло? — говорит папа в телефон.
Цырлуков оттуда сонно:
— Да-да. Я здесь.
И тут меня накрывает — я начинаю ржать как конь. И остановиться не могу.
Папа удивленно поднимает брови:
— Ты чего?
Но я ничего не могу ответить, потому что невозможно говорить, когда рот набит смехом.
Папа тоже хохочет:
— Ну, хоть с третьего раза дошло! — говорит. — И то хорошо!
Мы смеемся — чем дальше, тем заразительнее. Я даже немного икать начинаю. И тут слышим сквозь наш гогот какие-то звуки в телефоне. Мы с папой на время перестаем смеяться, чтобы получше расслышать, что происходит. А это Цырлуков в трубке заливается, просто ухохатывается. Мы какое-то время слушаем Цырлукова, а потом снова срываемся и еще долго не можем остановиться.
